Грибы в художественной литературе

[navoznik 23]

не совсем художественное, но в "Других берегах" Набоков пишет про мать: 

 

"Любимейшим ее летним удовольствием было хождение по грибы. В оригинале этой книги мне пришлось подчеркнуть само собою понятное для русского читателя отсутствие гастрономического значения в этом деле. Но, разговаривая с москвичами и другими русскими провинциалами, я заметил, что и они не совсем понимают некоторые тонкости, как например то, что сыроежки или там рыжики, и вообще все низменные агарики с пластиночной бухтармой совершенно игнорировались знатоками, которые брали только классически прочно и округло построенные виды из рода Boletus, боровики, подберезовики, подосиновики. В дождливую погоду, особливо в августе, множество этих чудесных растеньиц вылезало в парковых дебрях, насыщая их тем сырым, сытным запахом - смесью моховины, прелых листьев и фиалкового перегноя,- от которого вздрагивают и раздуваются ноздри петербуржца. Но в иные дни приходилось подолгу всматриваться и шарить, покуда не сыщется семейка боровичков в тесных чепчиках или мрамористый "гусар", или болотная форма худосочного белесого березовика,

Под моросящим дождиком мать пускалась одна в долгий поход, запасаясь корзинкой - вечно запачканной лиловым снутри от чьих-то черничных сборов. Часа через три можно было увидеть с садовой площадки ее небольшую фигуру в плаще с капюшоном, приближавшуюся из тумана аллеи; бисерная морось на зеленовато-бурой шерсти плаща образовывала вокруг нее подобие дымчатого ореола. Вот, выйдя из-под капающей и шуршащей сени парка, она замечает меня, и немедленно лицо ее принимает странное, огорченное выражение, которое казалось бы должно означать неудачу, но на самом деле лишь скрывает ревниво сдержанное упоение, грибное счастье. Дойдя до меня, она испускает вздох преувеличенной усталости, и рука и плечо вдруг обвисают, чуть ли не до земли опуская корзинку, дабы подчеркнуть ее тяжесть, ее сказочную полноту.

Около белой, склизкой от сырости, садовой скамейки со спинкой она выкладывает свои грибы концентрическими кругами на круглый железный стол со сточной дырой посредине. Она считает и сортирует их. Старые, с рыхлым исподом, выбрасываются; молодым и крепким уделяется всяческая забота. Через минуту их унесет слуга в неведомое и неинтересное ей место, но сейчас можно стоять и тихо любоваться ими. Выпадая в червонную бездну из ненастных туч, перед самым заходом, солнце бывало бросало красочный луч в сад, и лоснились на столе грибы: к иной красной или янтарно-коричневой шляпке пристала травинка; к иной подштрихованной, изогнутой ножке прилип родимый мох; и крохотная гусеница геометриды, идя по краю стола, как бы двумя пальцами детской руки все мерила что-то и изредка вытягивалась вверх, ища никому неизвестный куст, с которого ее сбили"

[MikeR 27 317]

Оживим тему.

Короткий рассказ Вячеслава Денисова

 

У меня есть знакомые, фамилию называть не буду. Мне и так уже выговаривают.

В середине лета к ним ночью приходит грибной бог и говорит: пора.

И тогда они садятся в машину фирмы "нива" и едут в места, где нет памятников архитектуры.

Там только слепни и пауки размером с консервную банку. В болота вонючие, где подозрительный шепот из-за каждого дерева. Где обитают только медведи-гомосексуалисты и русалки-проститутки. Там волки даже деревья не метят, чтобы их потом не нашли. Так, брызнут из вредности на пару осинок с краю – и ноги делают. Любой, кто появляется там без огнемета и не умеет держать круговую оборону, идет на комплексный обед или того похуже.

Звери, кто постарше, помнят день, когда по этому лесу шел гид, а за ним толпа туристов тыщ пять. И туристы всё спрашивали – да когда уже покажется эта Москва, да когда уже покажется эта Москва. Все эти красные площади, музеи Шилова, работы Церетели – когда это будет, русский Иван? А гид снял шапку, прижал к груди и говорит: «Эх, панове, панове…». Взял у медведей деньги, пересчитал и ушел, перешагивая через валежник.

Мои знакомые туда заходят без опаски. Утром сгибаются и начинают резать. А вечером садятся вокруг пяти оцинкованных ванн с сапожными щетками и где-то в полночь расходятся. Зато на зиму закатаны двести трехлитровых банок. В этой семье даже груднички какают подосиновиками.

Но однажды пришла беда в их дом. Она пришла к ним в виде племянницы Маши. В юбке, раскрывающей существо её бытия и сапогах до самого существа. Эти сапоги даже дяде по пояс.

Говорит, в Москве работает фрилансером. После этих слов дали ей на всякий случай отдельное полотенце. Сначала не хотели её брать. Она в столице улицы лежа фотографирует, стихи про сублимацию пишет. Кошек в общежитие пристраивает. Неоднозначный, в общем, человек для деревни.

Но потом решили: взять следует. Не то пойдет по улицам котам на кастрацию собирать или, не дай бог, фрилансерством заниматься. Потом не отмоешься. Только предупредили, чтобы в руки ничего не тянула и в рот не брала.

Но Маша все равно стала брать. Интуитивно обходя грузди и маслята, она тянула красоту. Тянула и фотографировала. И фото тут же в ВК. Ножка вперед, на носочек, а в руке - грибок. Пояснительная надпись: «Кто утро встречает в лесу, тот я».

Русалки видят - всё, вроде, сходится, давай с расспросами приставать - поступила, мол, не поступила… Родня тут же вмешалась, а так бы примкнула, конечно. Там в голове пустошь Смауга.

Маша верила в красоту. Всё красивое нужно брать. Ведь как говорил в своем популярном романе «Идиот» Лев Николаевич Достоевский, красота спасет мир.

Она даже не устала. И пока родня до блеска надраивала грузди, решила сварить им легкий супчик из своего ведерка.

Ей хотелось посмотреть, какими улыбками озарятся лица родственников, когда те соприкоснутся с прекрасным. Сюрпра-а-йз! - скажет она. И сразу заслужит уважение. Она и сама похлебала, пока готовила.

Трое суток все их отверстия были выходными и работали в три смены. Попытки вставить в них пробки заканчивались оглушительными залпами. Заряды прошивали три палаты насквозь, оставляя дымящиеся пробоины. Они заблевывали всю перспективу. В радиусе пятидесяти метров от них дохло всё живое.

Хуже всего пришлось дяде, который три дня назад попросил добавки. Реактивной струей его носило на каталке по всему приемному отделению. От пламени этой струи сгорел стенд «Осторожно: сифилис» и обуглились обои на первом этаже.

В соседней палате тётя пела: «Уна семплисе кансоне да дуо сольди». Пение периодически прерывалось звуками, с которыми разрывается брезент. Врачи говорили, что по сравнению с остальными у тёти всё протекает без осложнений. Но, тем не менее, протекает. Эти позитивные прогнозы опровергал дядя. Пролетая туда-сюда на каталке мимо палаты и оставляя после себя клубы дыма и запах жженой резины, он утверждал, что итальянским до поездки в лес тётя не владела.

Фрилансер Маша сидела на кровати в палате и тихо плакала. Своим телом фисташкового цвета она пугала даже токсикологов, приходивших ставить ей клизму.

От отчаяния она хотела принести себя в жертву и умоляла отдать её печень какому-нибудь больному, а мозг науке. Но доктор сказал, что её печень в сегодняшнем состоянии может заинтересовать только Северную Корею. Которая уже давно ищет ингредиенты для химического оружия. С точки зрения оборонной промышленности, добавил доктор, эффективнее галерины окаймленной в супе только зарин. Хотя по молекулярному строению это примерно одно и то же. Поскольку то и это обладает идентичными свойствами боевых веществ нервно-паралитического действия.

С мозгом тоже всё непросто. Проблема в том, что свой максимум он уже выдал. И в этом смысле никакого интереса для науки не представляет. У него сейчас одна дорога - на стену, в качестве подушечки для иголок. Чтобы фрилансера Машу успокоить, доктор произнес что-то вроде тоста. Из которого следовало, что он желает, чтобы в будущем Маша если и имела дела с грибами, то только на ногтях. Уходя, предупредил, что вот так пукать она будет еще полгода. Так что никаких свиданий и ужинов при свечах, если только она не хочет сгореть в страшном пожаре. Книги, только книги и минеральная вода без газа. Трижды завернувшись в плед, чтобы гасить ударную волну. Чехов, Ремарк, Набоков. Он сделал всё что мог.

И тогда Маша в отчаянии открыла тетрадку, и под канонаду в отделении сочинила стихотворение. Заканчивалось оно так:

…Дан обет воздержанья и горестно мне,

Что проскачет принц мимо на белом коне.