Охотничьи байки

[Александр (Провинциал) 4 393]

ВОЗДУШНАЯ ТРОПА

 

«Охота и рыбалка XXI век», N4,2016 г.
"Охотник и рыболов. Газета для души", N5, 2016 г 

 

Весна шла долго, тяжело, с трудом вырываясь из крепких объятий зимы – не хочет отпускать её белая! То под снегом дороги спрячет, то морозом лужи закатает – не ступишь, не подскользнувшись. Не нагулялась ещё... Но с солнцем и по-весеннему длинным днём не поспоришь, и зима, недовольно ворча,  уступила-таки дорогу яркому свету и южному ветру. 
Мы с друзьями уже «топаем ногой» в Москве от нетерпения, часто перезваниваемся, возбужденно разговариваем, считаем последние дни до открытия охоты, уточняем состав компании. Да просто треплемся, «обсасывая» мельчайшие детали. Ведь это тоже часть охоты. Её предвкушение! Но, вот наступил долгожданный день! Я, приехав раньше положенного часа к месту встречи, -кафешке на Минском шоссе, стою на обочине, курю одну сигарету за другой и высматриваю в потоке машин знакомые легковушки друзей. Время тянется еле-еле, а мысли уже все там, в Смоленской области. 
Ехать нам предстоит почти триста километров – сначала по Минке, а потом, уже за Днепром, мы свернём направо и будем ехать ещё километров пятнадцать, пока не кончится проезжая дорога и насыпной грейдер не разбежится мокрыми весенними дорогами по пустым полям. Вот там мы и разобьем наш охотничий лагерь. Прямо на обочине дороги. В лесу ещё много снега и очень сыро, а в чистом поле ставить палатки опасно из-за традиционной весенней русской «забавы» - привычки палить прошлогоднюю траву. День только разошелся, когда мы прибыли на место. Скоро палатки установлены, дрова из леса доставлены, костер разожжен и мы сидим за столом, разговариваем, делимся планами на вечернюю тягу. Самые нетерпеливые уже собираются в путь. «Застоялись» мы в городе,  хочется  побродить по весенним лесам, подышать новыми запахами и, заодно,  выбрать себе подходящее место для охоты. 
Солнце  начало клониться  к  закату, когда и я  не спеша побрел через поле по сухой  прошлогодней траве. Моя цель – лес на другом конце поля. Идти легко. Трава полегла широкими пластами как волнами. Поля, когда-то богатые овсом, ячменём да сенокосами, начинают постепенно зарастать свободной дикой травой, кое-где уже утыканной  тонкими побегами березняка. Если ничего не изменится, то лет через пятнадцать-двадцать поднимется здесь молодая берёзовая роща. Сюда будут ходить за душистыми вениками для бани,  позже – за черноголовыми подберёзовиками, а ещё через десяток лет ходи-броди среди хороводов налившихся силой деревьев, собирай белые грибы – настоящее богатство берёзового леса. 
Это всё будет. А пока я шел по весеннему полю, вдыхая прелый запах старой травы, поглядывая по сторонам в надежде увидеть вечерних тетеревов,  песни которых уже разгорались по дальним перелескам. Через минут двадцать неспешного хода и я, наконец,  добрел до лесной опушки. Осмотревшись,  понял, что, на самом деле, это не лес, а  просто заросшая ольхой и черноталом балка, скрывающая в овраге полноводный весенний ручей. Края балки были обрамлены высыпками берёз и  пушистых елей, что издалека и создавало впечатление лесной опушки. Идти  дальше, до самого леса не было ни времени, ни смысла. Осторожно спустившись по крутому свалу вниз, я огляделся. Место мне сразу понравилось.  Осторожно пройдя немного вниз по ручью, я вышел на небольшую полянку,  проросшую свежей щетиной молодой травы. 
По обоим берегам ручья простирался ольшаник, выкинувший красноватые серёжки и от того казавшийся покрытым легкой розово-малиновой дымкой.  Сама же балка, шириной метров в пятьдесят, полого поднималась в обе стороны от ручья. На самом верху, как я уже говорил,  росли старые берёзы и ели, поднимаясь высоко-высоко в небо, что было особенно заметно, если смотреть на них как я – с самого дна оврага.  Самое замечательное в этом месте  было то, что по самому ручью деревьев было совсем мало и создавалось впечатление, что в небе над ним пролегла извилистая  дорога, обрамленная кронами деревьев, растущих по склонам оврага. Она превращалась в такую же воздушную «полянку» прямо над чистинкой, где стоял я, после чего вновь утекала вниз по течению неширокой воздушной тропой. По-моему, то, что надо  для вальдшнепиной тяги! 
Решив остаться, я снимаю рюкзачок и пристраиваю его на старой ёлке на краю полянки. Ружьё собрано и в стволы Ижевской двустволки легла пара «семёрок». Теперь остаётся только ждать. С наслаждением закуриваю сигарету и не спеша оглядываюсь вокруг. Солнце зависло  где-то над лесом – отсюда, со дна балки его давно не видно, но вечерние лучи ещё скользят по вершинам деревьев, обливая  их розово-желтым светом. Под деревьями  уже сумерки, только белые носики закрывшихся на ночь ветрениц  светятся на тёмных склонах. В полях смолкли трели жаворонка, но «вечерняя смена» -  тетерева разошлись не на шутку: ритмичное бормотание то и дело прерывается «чуфыканьем» - чувствуется, что на току сошлись азартные бойцы.  Дрозды ещё  никак не успокоятся в кронах деревьев, перелетают с резкими криками с ветки на ветку, да и прочие пичуги, устраиваясь на ночь, выдают прощальные трели. 
Я стою над ручьём, слушаю его негромкие переливы, сливающиеся в общую мелодию с пением вечерних птиц, вдыхаю пьянящий прохладный воздух, настоенный  на запахах оттаявшей земли, молодой зелени и сухой травы.  Вижу разноцветные капли подснежников, кружево бордовых сережек на ольховых ветвях и молодую зелень на кончиках старых еловых лап.  Закрываю глаза, проходит минута, другая… И, вдруг, ура, я начинаю физически ощущать, как суть моя, попав в резонанс с дыханьем окружающего леса, начинает медленно растворятся в окружающей   молодой Весне, рождающейся прямо здесь и прямо сейчас. Ради таких весенних, «интимных» минут слияния с обновленной природой я, собственно,  и еду на эту весеннюю тягу вальдшнепа. Еду, используя охоту как повод, чтобы, сбросив с себя оковы зимнего «безвременья», лично присутствовать при её Великом пробуждении…. 
Но, всё равно,  «вишенка на весеннем торте» в таких поездках  это, безусловно,  вальдшнепиная охота. Такая долгожданная и такая гармоничная. Уместная во всём. Даже звуки на тяге ничуть не выбиваются из основной нежной весенней мелодии: басистое «хорханье» и звонкое «циканье» - две заглавные нотки в вечерней апрельской симфонии. Осталось  немного подождать,- вот-вот невидимый дирижер перелистнёт страницу, другую партитуры и зазвучат, заиграют эти ноты по опушкам и перелескам.    
Погасли розовые «свечки» на самых высоких деревьях – солнце ушло за горизонт, и воздушная птичья тропа ещё ярче проявилась в синих сумерках на фоне резко потемневших деревьев. Я стою в напряжении, вертя головой в обе стороны, как ГАИшник на трассе, пытаясь угадать, откуда прилетит первый куличок. Медленно дышу ртом, - давно обратил внимание на то, что слушать нужно именно «ртом», а не носом. Дыханье так гораздо тише и не мешает слышать идущего в твою сторону вальдшнепа. Вот только сердце бухает в груди, отдаётся в висках, но с ним уже никак не совладать! 
Далёкий дуплет эхом прошелся по перелескам – на кого-то из ребят налетел первый кулик. Тут же с другой стороны кто-то в азарте разрядил свой «автомат» по увёртливой цели. И - пошло, поехало… Бах!.. Ба-бах!...  Далеко, ближе и совсем где-то за лесами зазвучали выстрелы. Поднялась птица в свой вечерний брачный полёт. Я чувствую, как уходят последние секунды перед появлением птицы, даже глаза прикрыл, весь уйдя в слух. И вот, как всегда неожиданно, где-то на краю слышимости воздух толканула звуковая волна от низкой ноты: «Хо!.. Хо!.. Хо!...»  Идёт, родимый! 
Вальдшнеп шел с верховьев балки, чётко придерживаясь проложенной между кустарников дорожки над ручьём. Силуэт птицы маленьким корабликом чётко виден на светлом небе. Понимаю ружьё и, накрыв стволами налетающую «в штык» птицу, нажимаю на курок. Та «ломается» в воздухе и, сложив крылья, падает на поляну в нескольких метрах от меня. Я поднимаю свой первый трофей. Птица бита чисто. Погладив её (любоваться сейчас некогда), заправляю голову «долгоносика» под крыло и укладываю на мох под рюкзак. С полем! Новый патрон отправляется в ствол… 
Вот, опять! Снова с поля к лесу по счастливой «тропинке» тянет вальдшнеп. Хорханье птицы пересыпается звонким циканьем. Опять гремит выстрел, и вальдшнеп падает в мелкие кусты над ручьем. Нахожу его быстро. Затихнув в моих руках, второй куличок устраивается рядом с собратом около рюкзака. Тут же бегу на «точку», на ходу трясущимися от возбуждения пальцами прикуривая сигарету. Но, успев сделать только одну затяжку, роняю её под ноги, разворачиваясь на  очередного налетающего кулика. На этот раз он идёт снизу. Резной силуэт мелькнул над головой и, еле сдержав себя от поспешного выстрела, я пропускаю его и накрываю выстрелом в угон. Да, что за вечер сегодня! Три патрона – три вальдшнепа!!! 
Сумрак становится гуще и, включив фонарь, я бросаюсь вверх по ручью. Искать, по счастью,  долго не приходится – птица лежит на чистом склоне оврага среди закрывшихся на ночь подснежников. Запыхавшись, спешу обратно, - каждая минута на такой тяге на вес золота!  Движение по воздушной тропе не затихает - не прошло и минуты, как опять «катит» по ней долгоносик! Может оттого, что на дне оврага уже тёмная ночь, а может от волнения, но стреляю я на вскидку и, практически, наугад. Мимо! Птица дернулась в сторону от пролетевшего заряда и начала заваливаться вбок как раз над моей головой. Поспешно, пока она не ушла в тень деревьев, нажимаю на курок. Есть! Дробь попала в левое крыло, перебив его, и вальдшнеп закрутился на месте волчком, медленно спускаясь мне в руки знаменитым «сухим листом». Прижав теплое ружьё подбородком, я руками ловлю в воздухе падающую птицу. Есть четвёртый!
Практически тут же, как апофеоз сегодняшней волшебной охоты, снимаю с неба пятого кулика! Хорошо, что успел перезарядить ружьё. В этот раз место падения долгоносика я не видел – в темноте можно было определить только направление, куда падала сбитая птица. Я долго лазил с фонарём по берегам ручья. Было, закралась мысль оставить поиски и вернуться сюда завтра утром, но вдруг, слава Богу,  увидел свернувшее в ярком луче крыло с белой подпушкой изнутри, приветом торчащее из-под черной коряги. За то время, пока я искал последнего вальдшнепа и выбирался на свою полянку, опустился совершенный вечер.
На фоне потухшего неба контуры воздушной тропы размылись, она совершенно пропала с глаз, - растворилась, как и не была…  Да… Счастливая тропа… Скорее всего вальдшнепы, кормившиеся днем по ручью и ушедшие далеко в его верховья и мелкие перелески в полях, к вечеру тронулись обратно к лесу. Лететь напрямую через поля по светлому вальдшнеп не будет, а тут такая удобная «тропиночка» над ручьём подвернулась: лететь безопасно,  и ведёт туда, куда надо. Недаром что из пяти куличков четверо шли вниз по течению, к лесу. Я, остывая после охоты,  постоял немного в темной балке, курил уже не спеша, с удовольствием разглядывал в луче фонаря свою пятерку лесных куличков. Слышно было, как прошло ещё несколько вальдшнепов. Правда,  уже не по «тропе», а по окрестным полям, - стало темно,  и они перестали придерживаться привычных ориентиров, а лихо пересекали поле в разных направлениях.  
Уложив свою добычу в рюкзак, я выбрался из оврага. Стрелять уже не хотелось. Достаточно! Да, и не хотелось портить сегодняшнюю отличную статистику выстрелами наугад.  Ещё-бы – из пяти пролетевших вальдшнепов взяты все пять! Причём шестью выстрелами! С той охоты прошло почти пятнадцать лет, а повторить свой «рекорд» я так больше и не смог.
Я шел не спеша по тёмному полю, шарил по траве лучом фонаря. Ещё один вальдшнеп цвикнул у меня над головой.  «Лети, лети, - Бог с тобой!» - я улыбнулся ему вслед, поправил потяжелевший рюкзак, поудобнее закинул ружьё и  уже уверенно зашагал к нашему лагерю. До него было около километра, и там уже разгорался огонёк вечернего костра. Должно быть, кто-то из ребят пришел раньше и зажёг «маячок» возвращающимся в лагерь охотникам. Впереди самое интересное – вечерние «посиделки» у костра: рассказы, рассказики, глаза, горящие отблесками огня, тосты «на крови», разговоры «по душам», воспоминания друзей - когда ещё удастся так поговорить?!.. Если только осенью – где-нибудь в Северной тайге на сентябрьской охоте по боровой дичи.
Кроме всего прочего, костёр прекрасный ориентир – такая яркая, живая звёздочка в весенней ночи…

 

 

 

[Александр (Провинциал) 4 393]

ТОКОВАЯ ОШИБКА

 

 

 "Русский Охотничий Журнал", N 10, 2016 г.                                                            
 
- Вот едуууут партизаны полной луны… Моё место здесь! - дрожащий голос БГ звучал в салоне нашей "Лады". Дальний свет фар выхватывал из темноты полотно лесного грейдера. На поворотах он упирался в стену близкого леса, перебирал деревья на опушке, затем возвращался  и снова принимался ощупывать дорогу под колёсами. Мы с Володей молчали и напряженно смотрели вперёд, пытаясь что-то разглядеть в черной, осенней ночи за окном. Строго говоря, ночь была не такой уж тёмной, как нам казалось из машины – если повернуть голову направо, то можно было увидеть полную луну, бегущую за нами вслед  по льдистым облачкам. Правда, она уже зарумянилась закатным светом и почти свалилась за посеребрённую гребенку дальнего леса, но тонкое прозрачное лунное покрывало ещё лежало на всей ночной тайге, делая всё вокруг совсем загадочным и чарующим. 
- Вот ееедут партизаны полной луны… - продолжал Гребенщиков - Пускай их едут!
- Слушай! Вот, никогда не понимал смысла этих фраз… А сейчас, вдруг, дошло – ведь это мы с тобой!- я посмотрел на приятеля. Володя поднял вопросительно брови.                                               
- Ну, да! Вот полная луна - я махнул рукой в сторону нашей попутчицы - А партизаны это мы с тобой! Даже вооружены как настоящие партизаны! Я дотронулся  до приклада ружья за спинкой кресла… 
Вова заразительно засмеялся, закидывая голову. Да! Смеяться он умел - что есть, то есть! А ещё он был замечательным рассказчиком, «душой компании», как говорят! Всегда в хорошем настроении, неутомимый и работящий, он был незаменимым напарником в наших осенних Вологодских охотах.                                                                                                                                                     
- Вот, уж, воистину! Это куда же надо было забраться, чтобы «расшифровать» стихи великого Бориса! - мы ещё посмеялись и вновь затихли, глядя на бегущую под колеса дорогу. Только изредка поглядывали в сторону уже уходящей за горизонт луны и улыбались. «Партизаны» ехали на охоту, ехали на тетеревиный ток, где на широком клюквенном болоте их ждал подготовленный накануне скрадок.  
                    
 Шла вторая неделя нашей осенней охоты в северной Вологодской тайге. Мы всё шире расходились и «разъезжались» от нашего лагеря, осваивая новые территории – охотничья карта наших странствий становилась всё подробнее. Несколько дней назад, уехав от лагеря на пару десятков километров, я оставил машину и пошел бродить по старым лежнёвкам. Далёкий звук тетеревиного «бормотания» привлёк моё внимание, и я пошел на этот звук, становящийся всё громче, всё мощнее с каждой пройденной сотней метров. В итоге, пройдя с пару километров и дойдя до конца полусгнившей деревянной дороги, я оказался на вершине небольшого холма и огляделся. 
Вокруг простиралась старая вырубка, уже заросшая молодым «карандашным» березняком. В одну сторону от места, где я стоял, перелесок убегал вниз по склону и вскоре упирался в стену темного ельника, не тронутого лесорубами. Причина такой «щедрости» стала ясна сразу же – из-за высоких деревьев светилось широкое болото, и именно оттуда шёл этот манящий охотника звук многоголосого хора осеннего тетеревиного тока. Я поправил ружьё на плече, спрыгнул с брёвен лежнёвки на землю и побрёл вниз по откосу, протискиваясь между тонкими стволиками берёз. 
Вот и ельник. Да-аа! Здесь придётся потрудится – весь лес был залит коричневой водой, выдавленный из болота. Делать нечего - вырезав крепкую палку и  подтянув повыше болотники, я полез в воду. Пробираться было тяжело, ноги глубоко проваливались в тёмный хвойный «настой» и цеплялись за еловые корни. Чёрная жижа нехотя отпускала ногу, по спине побежал ручеёк пота, но шаг за шагом я продирался через затопленный лес, влекомый песнями сладкоголосых Вологодских сирен – тетеревов, поющих где-то совсем рядом. На фоне монотонного бормотания уже ясно  слышно горловое чуфыканье. «Чуфф-фы-шшш! Чуфф-фы-шшш..», - близкий ток шипел десятками голосов.  
Наконец ноги нащупали твердую почву, и идти стало легче. Ещё сотня метров, лес отступил, выпустив меня на  другую, болотную сторону ельника. Я остановился в тени последней ели, поднял глаза  и обомлел! Картина увиденного до сих пор стоит у меня перед глазами – впереди открылись просторы лесного болота с пышными подушками мха, усыпанными рубиновыми ягодами. Но, главное было не в этом… Что клюква, когда метрах в двухстах от меня, прямо по центру болота «кипел» огромный тетеревиный ток! Я стоял, раскрыв рот, поражённый увиденным. Потом достал бинокль и принялся считать чёрных птиц, подпрыгивающих, бегающих и кружащихся в танце по зелёному полотну  мохового поля. Закончив считать, я постоял, осознавая результат, а потом повторил вслух итоговую цифру – 105! СТО ПЯТЬ! Больше сотни! Вот Он - Великий Ток!!! Слышал я от охотников о таких токах, читал в старых журналах, но самому видеть ещё не доводилось! 
                                                                          
 Я простоял на краю болота ещё с полчаса, любуясь заповедным зрелищем. Но охотничий азарт взял своё и начал я прикидывать, как ловчее подобраться к токующим птицам. О том, чтобы подойти в открытую не могло быть и речи – до тока метров двести чистого болота. Ни кустика, ни деревца. Только на самом токовище росли молодые невысокие болотные сосенки и тетерева охотно ими пользовались. Дело усугублялось тем, что на окружающих само болото елях я заметил несколько птиц, сторожащих «покой» токующей братии и готовых поднять тревогу при малейшем поводе. Поэтому отпадал вариант «подхода с елкой», при котором следовало вырубить подходящую пушистую елочку и, заслонившись ею от птиц, потихоньку передвигаться в их направлении, переставляя «маскировочное» деревцо перед собой. Со стороны тока я-то, возможно, прикроюсь, но сторожа по краям болота точно меня заметят! Да! Задача!.. Не придя ни к какому решению, я решил возвращаться. Тем более, что дело к обеду, а опаздывать у нас не принято! Вот там и обсудим.  
Я уже и не помню, кто первым предложил сделать скрадок на самом току, но идея показалась единственно правильной и тут-же была принята к исполнению. Помочь мне в этом деле вызвался Володя. В качестве «основы» для нашего укрытия мы решили использовать двухместную надувную лодку, идеально подходящую для выполнения задуманного: достаточно было накачать в лодке пол и надуть внутренний бортовой отсек и мы получали отличное «лежбище», в котором спокойно разместится пара охотников. И вот, накануне нашего ночного выезда мы с приятелем, загруженные лодкой и нужными инструментами, добрались до желанного болота. 
                                                                     
Огляделись на опушке. Время было за полдень и тетерева уже разлетелись с тока по окрестным лесам. Это хорошо – не будет лишних «свидетелей» нашего строительства. Полазив с топориком по кустам,  мы срубили несколько жердей для перекрытия, десяток рогулек-подпорок и навьюченные до предела, вышли на болото и побрели к токовищу по пружинящему под ногами моховому матрасу. 
- Ничего себе!.. - восхищенно протянул Вова - Ты только посмотри! 
Я остановился, огляделся и  молча покрутил головой – это был тот случай, когда слова куда-то пропадают! Взглянуть, действительно, было на что! Всё болото, на сколько хватало взгляда, было усыпано крупной, размером в вишню, клюквой, покрывшей волны зелёного мха  красными каплями. Словно какой-то художник долго стряхивал здесь свою кисть и щедро забрызгал всё вокруг кармином и пурпуром! Просто сказочное изобилие!.. Воистину - сказочные места!.. С трудом избежав соблазна набрать полную горсть рубиновых ягод и отправить их в обсушенный дорогой рот, мы, наконец, оказались на токовище.
Мох в этом месте был уже не такой пышный, как в стороне от него, да и ягоды встречались редко – всё вытоптали и всё подобрали десятки крупных птиц, каждую зОрю слетавшиеся сюда для исполнения своего тысячелетнего ритуала. Тетеревиный «ринг» простирался вокруг на многие десятки метров. Дополнением к «интерьеру» служили кривенькие и невысокие болотные сосенки, разбежавшиеся по токовищу, с голыми нижними ветвями,  отполированными «до блеска» лапками тетеревов. Словно тетеревиные насесты были расставлены  вокруг. 
Вот рядом с одним из таких «насестов» на краю токовища мы и решили устроить свой скрадок. Дальше всё было просто и быстро. Подрезав от центра к краям два пласта мха, мы откинули их как одеяла в обе стороны, обнажив корневую подложку. Затем, накачав дно у лодки и надув внутренние бортовые баллоны, отчего они приподнялись от земли сантиметров на двадцать,  уложили её  в подготовленную «постель». Подошла она идеально. Через несколько минут по краям уже были воткнуты рогульки-подпорки и на них уложены толстые поперечные жердины-стропила. Затем в дело пошли два маскировочных плаща, прямоугольниками накрывшие ребра рукотворной крыши. И, в заключение нашего строительства поверх плащей были уложены те самые, отогнутые моховые полотна. Осталось только замаскировать «щель» по центру крыши и всё – наше убежище готово! С расстояния в несколько метров уже и не видно, что это скрадок – так, просто очередной покрытый мхом бугорок на болоте. Для большей правдоподобности Володя не поленился набрать несколько горстей клюквы и разбросать её по крыше.
Решив  опробовать наше новое жилище, мы с двух сторон заползли внутрь. Ну, что сказать! «Лежбище» у нас получилось просто на загляденье! Скоро  я и приятель лежали  на животах на мягком и относительно тёплом полу, головами в разную сторону. Перед каждым из нас была  «бойница», высотой в пару десятков сантиметров, позволяющая широко осматривать свой участок токовища. Подкаченный борт лодки позволял удобно расположить оружие, да и стрелять можно было с опоры, практически как в тире. Отлично! Немного освоившись внутри и подправив кое-какие мелочи, мы с Володей выбрались наружу. Ещё раз полюбовавшись нашим произведением, отдохнув и наевшись, наконец, спелой клюквы, мы тронулись в обратный путь – надо было перекусить и отдохнуть перед ночным возвращением на болото.
                                                                     
 Музыка кончилась, и Борис Гребенщиков замолчал. Наша машина остановилась на просторном бревенчатом помосте - полусгнившей маневровой площадке для лесовозов, работавших здесь когда-то, много лет тому назад.  О тех временах, кроме старых брёвен, скреплённых на века кручёной ржавой проволокой,  напоминала помятая цистерна из-под солярки. Бывший  центр притяжения, сейчас она, - никому не нужная и сонная, грустно врастала в рыжий мох в конце помоста, постепенно сливаясь с окружающим её пейзажем. 
Всё! Проезжая дорога кончилась, во всяком случае, для моей «Лады». Мы выходим в ночную прохладу и начинаем собираться, немного нервничая и коротко переговариваясь.  Фары  погашены, двери захлопнуты, - я, уже собранный,  курю быструю сигарету перед дорогой. Глаза постепенно  привыкают к темноте, - всё больше и больше подробностей ночного пейзажа выступают наружу.  Луна, последний источник света,  ушла спать за лес и на нас и окружающую нас  вселенную  обрушилась чёрная-чёрная, осенняя,  по сумасшедшему звёздная северная ночь. 
Ночь! Самое волшебное лесное время. Именно – лесное.  В городах ночь совсем другая. Там она какая-то пегая, что ли, пятнистая от бликов уличных фонарей и света непогашенных окон, разноцветная от рекламных огней и стоп-фонарей ночных машин. Это даже не ночь – так, жалкое подобие… Над городом и звёзд толком не видно. Одно слово – «тёмное время суток». Другое дело ночь в тайге. Там она настоящая как неприрученная дикая кошка  – чёрная, чистая, без подсвета случайного, без постороннего огонька. Живая ночь!
Звёзды горят яркими каплями - наглядное пособие для урока астрономии. Млечный путь,  словно в  планетарии,  рассекает всё небо на две половины и широким рассыпчатым маховиком не спеша вращает  всё звёздное стадо и гонит, гонит  его по бесконечному  кругу, по бесконечной вселенской спирали.  И сразу ставшие узнаваемыми  созвездия  здесь  как на ладони - крутятся как завороженные вокруг Полярной звезды, не в силах оторваться от неё в своём бесконечном танце.
Мы идём по остаткам старой лежнёвки,  осторожно ощупывая дорогу перед собой острыми лучами фонарей.  Идти далековато... Тайга вокруг! Тишина вокруг…  Сердце громко стучит в груди – не столько от быстрой ходьбы, сколько от дозы адреналина, впрыснутой  тревожной темнотой. Человеческое воображение – это что-то! Постоянно подсовывает тебе самые нервные картины окружающего  тебя ночного  мира,  и ты рыскаешь фонарём по черным кустам, по подножью близкого леса, пытаясь отыскать там причину твоего волнения. И совершенно свежий след медведя (днём его ещё не было!) только накачивает кровь предельными дозами гормона. 
                                                       
 Вот опять мы оказались у конца лежнёвки. Отсюда надо повернуть направо и вниз через березняк к еле видимой в темноте  границе леса.  Ночью все ориентиры как-то сдвинулись, изменились, - больше угадываешь, чем видишь.  Но пока всё верно – через десять минут мы уже влезаем в воду между старыми елями и наощупь пробираемся к моховой окраине болота. Вот и она – ещё немного  и мы выйдем к сосновой грядке на середине болота. Туда, где прячется наше охотничье логово. Вперёд!..
Мы идём уже десять минут, пятнадцать… Но впереди только болото. Странно...     - Мы, часом, не сбились? - интересуется Володя, идущий следом 
- Вроде, нет...- отвечаю я уже не совсем уверенно.
- Надо брать правее - настаивает приятель, но я упрямлюсь. Мой внутренний компас, на которого я привык полагаться, и который крайне редко подводил меня раньше, продолжает настаивать на выбранном направлении. Мы продолжаем идти, высматривая впереди силуэты кривых сосенок. Но вместо этого вокруг неожиданно появились широкие блюдца воды, в которых отразилось опрокинутое звёздное небо. Лучи фонарей, брошенные вперёд, осветили залитую водой поверхность болота с редкими моховыми островками. 
Стоп! Стоп! Мы так не договаривались – нам не сюда! Стала ясно, что я завёл нас к истокам ручья, вытекающего из этого болота в дальнем левом углу.  Только этого не хватало! Перспектива провалится ночью в незнакомые болотные глубины нас совершенно не вдохновляла, и мы, включив «заднюю скорость» и постепенно отступая,  выбрались на моховую поляну.  Ещё раз огляделись, и осторожно миновав несколько  «мокрых» мест, мы, наконец, выбрались  из опасного болотного угла. Только через полчаса наших блужданий в темноте мы, ура, увидели в свете фонаря знакомый силуэт  невысокой сосенки и рукотворный холмик под ним.  Слава Богу, дошли!
                                                                    
Все волнения позади и скоро мы с напарником заползаем в наше укрытие. До рассвета еще есть время и на токовище пока пусто и тихо. Можно просто полежать, прикрыв глаза. Главное, чтобы слух не спал – он верно подскажет появление тетеревов. Дыхание, сбитое долгими блужданиями по мягкому болоту, постепенно приходит в норму. Я лежу, почти уткнувшись лицом в свежий мох. Как же здОрово он пахнет! Хвойно-пряный, свежий и сильный запах, от которого может закружиться голова. Перекладывая поудобнее руки, я нащупал  ладонью пару ягодок клюквы и отправил их в рот. 
- Володя! Не спишь? - голос дрогнул от брызнувшей из клюквы кислоты.
- Не-е-ее... - протянул Вова и заворочался с боку на бок - Спина затекла!
Да, уж! Лежать на животе, прогнувшись, оказалось не так уж и приятно – спина реально уставала. Но небо уже начало светлеть и следовало соблюдать осторожность - вот-вот должны появиться первые тетерева. Я не утерпел и  решил оглядеться.  Немного высунувшись наружу из «гнезда», я посмотрел в сторону леса и замер: на вершинах елях, стоящих над болотом , тихо сидели большие птицы! Я насчитал их больше десятка – они неподвижными черными силуэтами хорошо выделялись на фоне идущего рассвета.
- Они уже здесь! Сидят, осматриваются - прошептал я, заползая обратно.
- Всё! Умерли! - тихо выдохнул Володя, и мы замерли, глядя каждый в свою бойницу: на чью сторону первыми сядут птицы? Где начнут свой ток? Не испугаются ли изменений, произошедших на токовище? Вопросы, вопросы… 
Нервы натянуты до предела, сердце колотится. Открыв рот, я напряженно вслушиваюсь в предрассветную тишину. Вот, ударила птица крыльями, завозилась где-то на вершине дерева. Ещё одна захлопала, перелетая поближе. Недоверчивые птицы  как по команде ожили, где-то послышался первый, ещё робкий бормочащий звук. Начинается! 
Вдруг над головой раздался шум крыльев – несколько птиц, сорвавшись с елок и пролетев над нашим укрытием, зашли на посадку и уселись на ветки кривых сосенок, растущих метрах в сорока -от моей «бойницы». Я замер неподвижно. 
- Ну, что? - голос приятеля был еле слышен.
- Прилетели! - буквально прошелестел я  в ответ и принялся считать птиц - Раз, два, …, шесть..,  одиннадцать!
В это время ещё одна эскадрилья захлопала крыльями над нами и села уже с Вовкиной стороны.   
- Семь штук вижу - прошептал Володя.
- Далеко?   
- Ря-я-ядом...       

Еще минута и первые тетерева начали слетать с сосенок прямо на мох. И пошло, поехало!... Забормотал ток, запел…  С каждым мгновением количество солистов возрастало - всё новые и новые косачи «приземлялись» на токовище: кто на голые ветви сосенок, а кто сразу на землю. Они тут же начинали петь, распуская  шикарные «лиры»  своих хвостов и опустив распахнутые крылья долу. Заходились в танце, кружась на одном месте или, опустив голову, устремлялись вперёд,  чуть не падая и подбирая под себя лапы.  Разгорался ток постепенно, разгорался… 
И тут я допустил самую главную «токовую» ошибку! Я выстрелил… Оправдывал я свою поспешность тем, что один знакомый охотник как-то в разговоре уверенно сказал, что, мол «запевший» ток выстрела не боится!»  Вот я и выстрелил! Не учёл я только одного важного обстоятельства: не надо бить «токовика». А я выцелил как раз такого  - матёрого краснобрового косача из первого отряда прилетевших на ток птиц. 
Выстрел бабахнул, и тетерев забился на месте,  сраженный дробовым зарядом. Не успело затихнуть эхо, как десятки птиц разом снялись с места и исчезли в наползающем туманном рассвете. Сразу стало оглушающе тихо. Птица успокоилась и лежала под большой кочкой, отсвечивая белой подпушкой опавшего хвоста. Володя процедил что-то нечленораздельное и, скорее всего, непечатное…  Болото с его стороны тоже опустело.  Я, чувствуя свою виду, принялся было тихо извиняться, но приятель остановил меня: «Ладно, ладно… Будем надеяться, что  тетерева вернуться». Он ещё помолчал немного и, не выдержав, добавил: «Эх!.. Они даже чуфыкать ещё не начали… Поторопился ты…» 
От огорчения я закурил, выпуская дым в моховую подушку бруствера. Хотя утренний туман уже накрыл болото, да  и пугать, увы,  было уже некого. Пусто и голо стало на току. Лес вокруг болота пропал в молочной дымке, как и не был вовсе. И там, где ещё несколько минут назад кипела жизнь, осталось только  широкое моховое поле да силуэты кривых сосенок  с пустыми, голыми ветвями.  Да неподвижный «токовик» продолжал светиться белым пятном прямо напротив меня. Совсем рядом. Рукой подать…
Тетерева, правда, вскоре вернулись, но расположились довольно далеко - метрах в ста от нашего укрытия. Мы пролежали ещё почти час, но всё было напрасно. Больше к нам никто не подлетал. Охота была окончательно испорчена.  Поняв это,  мы, кряхтя и разминая затёкшие тела, выползли наружу, окончательно распугав токующих птиц. 
– Ну, где твой трофей? Показывай - Володя посмотрел  на меня. 
Я медленно побрел по болоту и вскоре принёс красавца-косача. Сразу было видно, что птица матёрая – оперенье буквально горело синевой, а широкие красные брови выдавали солидный возраст птицы.  Правда, это был всё-таки осенний ток, но я представлял себе, как налились бы эти брови алым цветом по весне! Что говорить – красавец! 
- Ладно, не переживай! - видя моё состояние, произнёс Володя - С кем ни бывает. На то она и охота – без мук нельзя! Зато отличного косача взял!  
Я криво улыбнулся, не в силах прогнать холодную «лягушку», комом лежащую у меня на сердце. Особенно было обидно за партнёра, которому я, фактически, испортил всю охоту. 
Мы тронулись в обратный путь и ко всем моим «бедам», я снова сбился с пути, запутавших в мелком березняке. Проплутав с полчаса, я снова вывел нас к  тому самому ручью, в истоках которого мы уже блуждали этой ночью.  Володя, посмотрев выразительно на меня, сказал, что теперь он поведёт нас. Я покорно побрёл за ним и через пятнадцать минут мы выбрались-таки на знакомую лежнёвку. Отсюда до машины полчаса ходом.
До конца нашей осенней охоты оставалось ещё полторы недели,  и мы ещё  возвращались в наше убежище на токовище. Ещё не раз уже терпеливо наслаждались  танцующими и поющими птицами и уходили с богатыми трофеями и с оскоминой от зрелой рубиновой клюквы. Много чего ещё было впереди. Но этот поспешный выстрел, эта «токовая» ошибка  на моём первом току так и остался занозой в моём сердце и в охотничьей памяти.
 

[Александр (Провинциал) 4 393]

ХОЧЕШЬ - ВЕРЬ, А ХОЧЕШЬ - НЕТ!

 

"Русский охотничийм журнал", N4, 2015г.

    Наша машина не спеша ползёт по протаявшей, весенней дороге  между островками  нетронутой северной Вологодской тайги, преодолевает полноводные весенние ручьи, переваливается по дровяному крошеву на свежих лесных вырубках. Мы с Володей едем на глухариный ток – первый настоящий весенний ток в нашей жизни. О нём накануне нам рассказал Гоша – наш приятель, отчаянный охотник и рыбак. Ещё немного и «Лада», преодолев последние метры ухабистой дороги, останавливается на краю «квартала» со следами свежей порубки. В дальнем конце его стеной стоит чужой, уже Карельский лес. Всё!  Дальше дороги нет. Дальше – только пешком.  
    Солнце клонится к краю леса, лёгкие рюкзаки за спиной, патронташ набит, ружья за плечами – мы трогаемся в путь. Идём в дальний край вырубки. Старая дорожка – залитая водой расплывшаяся тракторная колея уводит нас вниз к болоту. Дорога трудная, весенняя. Приходится идти медленно, с выбором, перепрыгивая с грядки на грядку и форсируя весенние широкие лужи. Болото, усыпанное рубиновыми каплями перезимовавшей клюквы, широко открылось перед нами, дыша свежим и пряным северным запахом. Лежащая поперек дороги старая гать от времени подгнила и кое-где рассыпалась, обнажив окна тёмно-коричневой воды. Аккуратно перебираемся по неверным стволикам и прежде чем шагнуть, прощупываем их на прочность ногой. 
    Но, вот болото позади и снова глубокая колея ведёт нас в зрелый ельник. Солнце и вечерний свет остаются там,- на открытом болоте. Мы входим в потемневший лес, где синие тени завесили старые ели, где нетронутые сугробы слегка подсвечивают косматые пряди замшелых лап голубоватым светом театральной рампы. Здесь тихо и торжественно как перед началом спектакля. И только тетеревиный ток за сосновым перелеском, подобно весёлой компании в  театральном буфете, разгорается к вечеру всё сильнее. Идти по лесу трудно: поплывший от весеннего тепла снег совершенно не держит нас. На каждом шагу с хрустом проваливаемся по колено. Там сапоги цепляются за опавшие ветки, путаются в укрытом валежнике. Жарко! Пот стекает по спине, по лицу, но надо торопиться – солнце всё ниже. Шаг,..  шаг,.. ещё один, секундная передышка, ещё шаг. 
    Наконец, миновав ельник, выходим к  небольшому таёжному  озерцу, окруженному со всех сторон светлым сосновым болотом. Здесь можно  перевести дух. Снега нет – вокруг только мягкие подушки мха, поросшие черничником. Передохнув и полюбовавшись  поднятыми на крыло гоголями, по дуге уходящими в сторону заката, мы идём вокруг озера. Осталось совсем немного. И через пару сотен метров на  опушке леса уже  в густых сумерках находим свежее кострище – Гоша был здесь два дня назад.  
    Рюкзаки с плеч с плеч долой, теперь главное – огонь, нодья. Заготовленные приятелем три толстых сосновых бревна сложены друг на друга, в центр береста, сухой лапник, спичка… и вот побежал по веткам тихий огонёк. Ещё немного и костер разошелся, язычки пламени окрепли и разбежались по щелям между брёвнами. Прошло пять минут. Из прилаженной сверху  консервной банки с талой водой уже поднимается пар, а на соседнем пеньке фламандским натюрмортом разложена скромная закуска: куски колбасы, сала, ломти черного хлеба, нарезанная на дольки луковица, пара огурчиков и, куда же без неё, поблёскивает небольшая фляжка.  
    Только сейчас мы понимаем, что страшно проголодались и жадно набрасываемся на еду. Проходит ещё немного времени. Пенёк опустел и, улёгшись на лапник по обе стороны огня, уже неспешно потягиваем крепкий горячий чай и лениво обмениваемся какими-то фразами. Нодья дышит жаром - я кручусь как шашлык на мангале, постепенно прогревая еловую подстилку под собой. Тихо, совсем тихо в лесу. Негаснущая голубая заря тихо ползёт к востоку, вальдшнепы и бекасы взяли тайм-аут и кормятся где-то на лужах, компания тетеревов,  наконец, угомонилась  и не слышно больше журавлей на соседнем болоте. 
    Чай допит, разговор стихает… Я  лежу, закрыв глаза, в полудрёме. Думаю об утренней охоте, о  весне, о тайге и, конечно, вспоминаю о лешем или о «хозяине», весьма уважаемом персонаже среди местных охотников. Мысли о нём как-то сами вдруг сложились в плавный и складный монолог, обращённых к  хозяину здешних мест. Вскоре пришло ощущение, что мои слова не уходят в пустоту, а находят своего адресата. Что бы проверить это, я мысленно попросил его дать мне какой-нибудь знак. И, тут же!..  Повторяю – тут же в безмолвном лесу раздался резкий пронзительный вскрик, не похожий не на один знакомый мне дотоле лесной звук! Это было так неожиданно  и так совпало по времени, что я, сдерживая сердцебиение, улыбнулся и понял, что меня услышали!  
    Продолжив свой монолог, я рассказывал «хозяину»  о том, что мы с другом сегодня впервые пришли на ток, признавался в любви к вологодской, северной тайге и ещё-ещё… Винился за всё, сделанное в лесу не по укладу, не по «правилам», объясняя это не нашим злым умыслом, а  неведением городского человека... Это было похоже на молитву, как бы кощунственно это не звучало! И в конце, как водится, попросил я у него хорошей охоты и лёгкой дороги для себя и для Володи. 
    Моя «молитва» кончилась. Я  уткнулся лицом в воротник, и думал, как бы мне узнать услышан я или нет. Так получилось, что моё место располагалось с дымной стороны костра,  и едкий дым всю ночь лез в глаза, высекая слёзы. Это мне порядком надоело,  и  в качестве доказательства состоявшегося «контакта» я попросил хозяина убрать его. И что ж - не прошло и минуты, как мне стало легко дышать - дым ушёл в другую сторону и больше не возвращался до самого подъёма. Меня услышали! Поняли!.. Сердце понемногу успокоилось и окуталось лёгким флёром замечательного чувства полной гармонии. Гармонии с собой и с окружающим меня прекрасным миром! Я лежал, улыбался, на душе царило редкое состояние полного  и счастливого  покоя…
    Едва услышав первое, ещё сонное бормотание утреннего тетерева, мы с  Володей, как по команде вскочили и стали собираться, немного вздрагивая от легкого морозца. В лесу темно, идти надо осторожно, скорее угадывая, чем видя препятствия на тропе и стараясь не попасть злой веткой по лицу. Спуск с откоса, кусты, вода, наугад  пятнадцать метров вброд, путаясь в подводных корнях, и мы выбираемся на болотный мох. Сердце стучит во всю грудь, лёгкие работают как кузнечные меха, опять побежал ручеёк между лопаток. Молча и торопливо, как опаздывающие к началу концерта зрители, выходим  в центр болота. Огляделись. Вот и ложа для нас приготовлена - сухая поваленная сосна. Слава Богу - успели!   
    Первый вальдшнеп подал голос, пролетев вдоль опушки леса, тетеревиное бормотание на соседней вырубке всё яростнее, злее, но глухари пока молчат.   Вздорная и крикливая, страдающая весенней бессонницей глухарка, пролетев над  нашими головами, обрушилась на ель в краю болота.  Долго успокаивалась в ветвях и недовольно квохтала себе под нос. Лесной театр замер в ожидании главного солиста! 
    Первые ноты глухариного соло я не услышал, а, скорее, ощутил на каком-то подсознательном уровне. А через несколько секунд звук достиг меня: звонкий, сухой, ещё не быстрый!  «Тэк... Тэк!.. Тэк!..» - словно прислушиваясь к своему голосу, ронял нотки глухарь. Пауза. Осторожная птица ещё не доверяла собравшейся в лесу публике, ещё боялась, что пение её не будет оценено должным образом. И снова – «Тэк!»…, «Тэк!»… Птица постепенно распевалась. Темп первого проверочного куплета понемногу рос и вот, почти слившись в короткую пулемётную очередь, тэканье вдруг резко оборвалось,  и в лесу вспыхнули звуки скрежещущих ножей! Я мысленно представил себе, как в этот самый момент напряглись полураскрытые мощные крылья птицы, как хвост замер роскошным, широко раскрытым испанский веером! Глухарь на ветке запрокинул к небу свою гордую голову и затряс бородой в экстазе, выбрасывая из сведённого судорогой горла неповторимые звуки своей весенней брачной песни.  Всё вложив в этот короткий куплет, в финальную часть своей арии - он упивался своими тремя секундами апофеоза, не желая ничего слышать и ничего видеть вокруг. Ножи скрежетали и звенели, высекая искры! 
    Петух замолчал. Некоторое время он прислушивался, пытаясь оценить реакцию скрытых темнотой зрителей. Лес, потрясённый, тоже молчал. И только та самая, суетливая глухарка неловко вскрикнула что-то совсем уж непонятное и тут же оборвала себя на полуслове, как неловкий зритель, по неопытности крикнувший «Браво!» в неположенном по театральному кодексу месте. Но для солиста и этого неуклюжего звука было достаточно. В конце концов, именно ради этой зрительницы и был затеян весь этот шикарный весенний спектакль! Отбросив все сомнения, он пошёл на «Бис!»: снова воздух наполнился сухими щелчками, темп  рос,  и вновь песня в финале рассыпалась по лесу звуками пляшущих гремящих ножей!  
    Пение первого глухаря пробудило лес: с разных сторон – с болота, из ельника, близко к нам  и подальше зазвучали наперегонки песни других, припозднившихся солистов. Всем хотелось получить свой кусочек славы  и признания у скромных зрительниц с неловкими манерами. 
    С трудом стряхнув с себя очарование глухариных песен, мы с другом вспомнили про охоту и, выбрав из нескольких поющих неподалёку глухарей по одному солисту, разошлись  по сторонам. Вот она –моя первая тропа к глухарю, первые «подскоки» под весеннюю песню непредсказуемого солиста. Эта тропа приводит меня  на опушку елового бора. Птица где-то совсем рядом, слышно даже сипение от выдыхаемого  воздуха. Долго высматриваю её в густых еловых лапах. Да вот же он - сидит, как и положено, на зОрю метрах в десяти над землей.  Поднимаю ружьё, стараюсь успокоить прыгающее в горле сердце, накрываю тёмный силуэт стволами, пауза,… финальное колено песни,… выстрел! Сквозь грохот до моих ушей доносится звук ломающихся веток, и слышится глухой удар тяжелого тела о землю. Не чуя под собой ног, бросаюсь вперёд. Вот и он, – огромный, красивый - лежит неподвижно на снегу в осыпи иголок. Бережно поднимаю глухаря с земли - руки ходят ходуном, адреналин, наверное, зашкаливает. Глажу, осматриваю. Бита чисто. Это хорошо! Это – правильно!! Мой ПЕРВЫЙ ТОКОВОЙ ГЛУХАРЬ!!!
    Я ещё любовался лесным великаном, когда в лесу грохнул выстрел. Это Володя! Не успел я толком порадоваться  успеху товарища, как метрах в ста от меня, сразу за ручьём, тяжёлая птица пробила крону деревьев и врезалась в мох. Сомнений не было - это был Вовкин глухарь. Подраненный, он сумел улететь с болота и силы оставили его только в лесу. Первая моей мыслью была пойти искать упавшую птицу. Но в лесу было ещё очень темно и дорогу преграждали завалы на заснеженном лесном ручье. Решив подождать рассвета, я вышел на опушку, где уложил трофей на моховую кочку и устроил фотосессию. Станет светло, и  мы вдвоём с приятелем прочешем место падения глухаря. Лес в этом месте чистый, без подлеска: не иголка – найдём! 
    Из лесу опять донёсся выстрел, немного в стороне и ближе к опушке. Через пару минут раздался  ещё один. Вскоре из лесу показался приятель, держа в каждой руке по большому глухарю. Лицо его светилось от радости и восторга. 
«Не понял!»,- сказал я: «Сколько глухарей ты взял? Трёх?!» 
«Почему трёх? Двух!»,- ответил Вова. 
«Тогда кто там лежит?»,- спросил я, указав в лес  за ручьём и рассказав о падении глухаря. 
«Не знаю!»,- пожал плечами Володя.
И рассказал мне, что, действительно, первый глухарь, по которому он стрелял, от него улетел. Расстроившись от обидного промаха, Вова пошёл дальше, подбираясь к следующей птице. После выстрела глухарь рухнул на землю. Обрадовавшись, он бросился к елкам и… никого там не обнаружил! В панике стал бегать вокруг, проклиная всё на свете, и вдруг заметил глухаря, удирающего в мелкий подлесок. Ещё один выстрел окончательно остановил непокорную птицу. 
    «А вот тут-то самый фокус и есть!»,- загадочно произнес Володя. 
Подойдя к неподвижной птице, он  наклонился поднять её  и вдруг рядом - буквально в метре -  увидел второго глухаря, лежащего на земле без признаков жизни.  Он так и поднял их обеими руками, так и вышел ко мне на опушку, изумлённый. 
«Где это точно было?»,- спросил я.
«Там!»,- Володя указал в лес. 
«Но твой первый подранок упал ТАМ!!!»,- я показал рукой в другое место: «Я же сам слышал!»
    Загадка требовала ответа, и мы бросились прочёсывать лес в указанном мною месте. Обыскали всё - пусто! Вернувшись через полчаса на опушку, мы стояли в задумчивости, не зная, как разгадать этот лесной кроссворд. И тут я обратил внимание на то, что ноги у одного из Володиных глухарей сухие и светлые. И это понятно – ведь добыли его на прогретой опушке, где он бегал  по подушкам подсохшего мха. Зато у второго глухаря ноги были  мокрыми и  холодными. 
    «Вот и объяснение!»,- пришли мы к выводу. Подранок действительно упал в лесу там, куда я показывал. Но он был ещё жив. У него хватило сил перебраться через забитый слежавшимся снегом ручей, где он намочил свои лапы, и выйти к опушке леса. Силы совсем оставили его и он умер на моховом черничнике. Совершенно удивительным образом второй добытый Володей глухарь окончил свою жизнь там же. Именно в этом месте - бок-о-бок с таким же лесным красавцем. Загадка разрешилась…
    В светлеющем, утреннем лесу, продолжали щелкать и скиркать  глухари– их было слышно около десятка. Не в силах сразу уйти из заповедных мест, мы занялись устройством небольшого костерка – прямо тут же на опушке поющего леса. Потом долго сидели с приятелем на поваленном дереве, любовались лежащими на мху глухарями и слушали страстные песни лесных великанов. Пили чёрный крепкий чай, курили, а за нашими спинами потихоньку разгоралась заря. Ночной спектакль подошел к финалу  и в зале включали свет. Сначала загорелись  розовым вершинки елок, подсвеченные прожекторами ещё не видимого за горизонтом солнца. Свет медленно пополз  вниз и лесной занавес на глазах стал менять свой цвет. Вот, наконец,  розовый водопад достиг корней деревьев и в наши спины ударили горячие лучи небесных софитов.  Черные, чёткие  тени покидающих театр зрителей  возникли на освещённом лапнике. Ночная феерия закончилась!
    Солнце поднялось высоко над лесом. Мы с Володей не спеша бредём по старой вырубке. Из потяжелевших рюкзаков победно торчать хвосты глухарей. По дороге я рассказываю Володе о моём ночном общении с лешим, описываю подробно и красочно…  
    «Слушай!..»,- приятель остановился. На лицо его упала улыбка: «А ведь всё так и сложилось, как ты просил: охота удалась на загляденье, с дороги мы не сбились и в болоте не застряли!»
«И, самое главное»,- чуть помолчав, добавил он: «Теперь мне понятно, кто указал путь моему глухарю-бегунку! Кто перенёс его через ручей, и кто уложил его мне под руку!»
«Точно!»,- закивал я головой, тоже улыбаясь во весь рот и вспоминая ночные крики в лесу, послушный дым костра, и, конечно, свои абсолютно реальные ощущения соприкосновения с чем-то мистичным и загадочным: «Ты прав! Ты прав… Спасибо, хозяин!»
    Мы постояли ещё немного, обводя задумчивыми взглядами окруживший нас солнечный лес, словно пытаясь разглядеть кого-то в лесной чаще. Затем переглянулись, поправили рюкзаки на плечах и тронулись дальше. Мы уходили… 
    А лес молчал и смотрел нам в след. 

[Александр (Провинциал) 4 393]

РЯБЧИКИ - ПЕШЕХОДЫ

 

"Русский охотничий журнал", N 10, 2015 г.

«Са-а-ашаааа,.. Подъё-ё-ёём!...», - доносится еле слышно издалека… Этих призывных звуков было достаточно, чтобы мой сладкий предутренний сон дрогнул, пошёл трещинками и стал беззвучно распадаться на куски... 
Возвращение к реальности бывает иногда забавным – оказывается, что все события в последних актах твоего сна вели только к этому, финальному крику главного героя.  Преодолев Бог знает сколько препятствий в лабиринтах моих сновидений, он, наконец,  победно взмахнул мечом над головой затравленного чудовища,  как вдруг, неожиданно для себя и окружающих, закричал некстати совсем  чужим голосом:  «Са-а-аша!!.....Подъё-ё-ём!»… Конь нашего героя от этого крика всхрапнул в испуге и присел на задние ноги, чуть не скинув своего седока.  И, что странно, - звук его храпа подозрительно напоминал треск раскрываемой молнии на моей палатке. После этого наш храбрый герой и его верный конь закатили к небу свои глаза и стали терять свои очертания,  начали рушиться, распадаться на мелкие кубики, крошиться и таять подобно утреннему туману. Декорации сна куда-то вдруг пропали, исчезли вовсе.  Перед ещё закрытыми глазами остался только черный зыбкий экран. На его глубоком фоне, как в мультфильме «Ёжик в тумане», ещё раз зазвучал издалека крик нарисованного медвежонка,  неожиданно крепнущего и обретающего тембры голоса Володи: «Ну, ты встаёшь?!»... 
Уже вполне земной, немного охрипший с утра голос приятеля спрашивал меня через тонкий полог палатки.  Реальность вернулась, но должно было пройти ещё несколько секунд, необходимых  на осознание своего возвращения и восстановления координат пребывания. И, наконец, я, прокашлявшись, отвечаю  утренним басом: «Встаю! Встаю!... Сейчас…». Конечно, встаю! Пора на охоту. Для этого мы с друзьями и приехали за тысячу километров от Москвы. И будем жить здесь, на берегу таёжного озера, ещё почти три недели. Жить в палатках и греться у костра лесного. 
Поёживаясь от капающих с потолка холодных капель конденсата, одеваюсь и выползаю из палатки.  Лагерь уже не спит: кто-то режет бутерброды на дневной перекус в лесу, кто-то умывается на берегу озера  или, уже сидя за столом, проверяет оружие и набивает патронташ. Говорят все негромко – остающийся в лагере очередной дежурный ещё сладко спит в своей палатке, а народ у нас подобрался деликатный.  И вообще, -  не хочется нарушать утреннюю тишину неуместным, резким звуком…
А утро, надо сказать,  занимается прохладное, с ветерком.  Непростое утро-то.  Сейчас, в сентябре, в такую погоду хорошо лося искать на вырубках  –  шум ветра в листве глушит шаги охотника, и скрадывать зверя гораздо легче. Тем более  что лось разгорячён осенними любовными битвами и мало обращает внимание на посторонние шумы. Он сейчас – Царь тайги, он – главный, и посмей кто перечить ему или стать у него на дороге – даже медведь отступится.
Но, в нашей компании нет зверовых охотников  - ребята все как один страстные приверженцы боровой охоты. Тетерев, глухарь и, конечно, рябчик – вот наша цель и желанный трофей. За ними мы с друзьями и ездим каждый год в Вологодскую тайгу, подгоняя наши отпуска под сентябрь. Ещё вчера вечером,  подумав, я решил сегодняшнюю свою охоту целиком посвятить  маленькому скрытному и капризному лесному петушку.  А то как-то так получалось, что конкретно по рябчику я давно не ходил, -  брал при случае, как говорят рыбаки – он был  « в прилове». А тут вдруг так захотелось «посвистеть» ряба – не спеша, вдумчиво.  И не на что больше не отвлекаться – ни на тетеревов, распевшихся на болотах, ни на глухаря, клюющего мелкие камешки на песчаных дорожках.
Всё-таки странная птица – этот рябчик. То он летит как подорванный, стоит только свиснуть  манком, а то засядет  в крепи и никаким калачом не выманишь под выстрел. То поёт, выдавая трель за трелью, а то молчит как немой,  сердито перепархивая с ветки на ветку. То наладится резать круги вокруг охотника, беззвучно планируя между деревьями, а то идёт пешком, напрямик, загребая лапами сухую опавшую листву и гремя ею на весь лес. Но этим-то он и  интересен, наш русский лесной петушок, плотно и незаметно населяющий леса и рощи. 
В лагерь уже пришло полное утро - огненные стрелы от показавшегося над дальним лесом солнца  молнией пролетели над озером, ударили в наш берег и зажгли его ярким светом. Глазам открылась водная гладь, ещё плотно укутанная по краям ночным туманом. Но поднявшийся утренний ветерок игривой собачонкой принялся трепать эту подушку тумана, отрывал от неё целые куски и гнал по воде, завивая в причудливые фигуры. Эти призрачные клочья - химеры в розовых развевающихся одеждах неслись, едва касаясь ножками  водного зеркала,  кружились в вальсе и исчезали в дальнем конце  залива, пропадая в чащобе прибрежного ельника. 
Пора трогаться. Манки, патронташ с «семёркой», компас, сигареты, «тормозок»… - я проверяю карманы и рюкзак и, захватив одного из наших охотников, трогаюсь в путь. Ехать нам от лагеря километров пятнадцать – сначала по лесовозному грейдеру, а затем по старой, заброшенной лесной дороге. 
По пути я высаживаю приятеля, предварительно договорившись о месте и времени встречи.  Его цель – отходящий от основной дороги  тракторный зимник, ведущий, как показывают карты, к далёким и  сокровенным лесным озёрам. Туда-обратно верных два десятка километров, но у друга ноги лёгкие, резвые – ему дальние дороги в удовольствие. А на тропе в нехоженой тайге чего только за день не увидишь! Вот вернётся он и расскажет  за столом… 
Ну, а я потихоньку еду по старой, давно неезженой дорожке, задеваю свисающие ветки кустарника, и пристально вглядываюсь в новый, незнакомый рельеф дорожного полотна. Иногда приходится выходить из машины и убирать стволы деревьев, уложенных поперёк  летним буреломом.  Помогает трос и мощный мотор, иногда - пила.  Проехав несколько километров, я останавливаю машину на невысокой гряде. Там в сторону от дороги отходит старая, ветхая, полусгнившая лежнёвка. Судя по карте, идёт она по старым вырубкам, уже поросшим молодым березняком, проходит над широким моховым клюквенным болотом с сосновым бором на другой стороне. И дальше, дальше – через перелески и лесные боровые острова. Самое то, чтобы походить тихонько, поманить рябчика, никуда не торопясь, вдумчиво и терпеливо.
Утро  совсем разошлось – солнце показалось над ельником, осветив всё вокруг  осенними, прохладными лучами. Туман рассеялся. Небо уже совсем голубое. Серо-белые клочья редких, холодных облаков – предвестников скорых заморозков,  резво бегут к западу. Крепнущий ветерок гуляет в  вершинках молодых берёзок, разбирая и расчёсывая  золотые, поредевшие к осени пряди.  Берёзки гнутся и стонут в приступе истомы, подчиняясь властной руке  холодного ветра. А я неспешно иду по почти ушедшим в землю старым, полусгнившим  бревнам брошенной лесовозной дороги. Эта дорога хороша тем, что идти по ней легко и не шумно. Правда, приходится внимательно смотреть под ноги, чтобы не провалиться невзначай  в щель между  трухлявыми стволами.  
Сейчас дороги в тайге предпочитают отсыпать песком, добываемым тут же, в песчаных карьерах.  Но раньше основными путями  для вывоза леса были лежнёвки – дорожки, выложенными  длинными брёвнами. Эти брёвна скрепляли проволокой по три штуки вместе и укладывали продольно двумя колеями под размер грузовика. Клали их на деревянное же основание, сделанное из сырого кругляка,  брошенного поперёк дороги в таёжное болото.  И водителям лесовозов требовалось недюженое умение, чтобы провести тяжелую машину, загруженную длинномером, по двум нешироким бревенчатым «рельсам». Малейшая неточность и машина соскакивала колесом вниз,  и нужно было изрядно постараться, чтобы вернуть её на дорогу. И такие дороги тянулись из дальних кварталов до большака на многие километры. Водители знают, как не просто порой  заезжать на смотровую яму в автосервисе. А здесь, считай, та же «яма», только длиной в несколько вёрст! В конце лежнёвок и в местах развилок настилались широкие бревенчатые площадки, позволяющие разъехаться встречным лесовозам или развернуться в обратный путь.
Время шло. Лес порубили и лежнёвки стали никому не нужны. Так и лежат они, забытые,  по вырубкам и по молодым березнякам, зарастая травой и кустарником, постепенно рассыпаясь и уходя в таёжную землю. Зато по весне, возвращаясь с глухариного тока,  можно было загрузить свой рюкзак молодыми, ядрёными строчками, которые любят расти на подгнивших остатках деревянной дороги. Тогда в лагере в обед пахло жареными грибами, что было особенно приятно на фоне тающего вокруг весеннего снега. 
На осенней охоте я тоже любил ходить по старым лежнёвкам.  Они не спеша вели меня через дремучие заросли к самым заветным тетеревиным токам и кормовым местам. При этом относительная высота дороги позволяла хорошо видеть взлетевшую птицу, а бесшумность ходьбы по брёвнам давала возможность подбираться к дичи почти вплотную. 
И сейчас я не спеша шёл по полусгнившей деревянной дороге,  время от времени посвистывая голосом петушка, останавливаясь на какое-то время в «перспективных» для рябчика местах. Вот и сейчас впереди открылась небольшая уютная полянка. Очень хорошая полянка. Здесь от основной дорожки вправо уходила короткая ветка,  почти не видимая в зарослях рябины  и каких-то  кустарников. Место хорошее и явно - рябушиное. 
Я не спеша присел на крайнее бревно помоста, спустив ноги на мох, и начал посвистывать манком: «Ти-и-и-и-ииии, ти-и-и-и-ииии,.. ти-ти-ти…!» или, как мы придумали с ребятами вариант: «А-а-а-а-аааа…  ты-ы-ы-ыыыы…кто такой?!» . После нескольких «куплетов»  я, наконец, услышал ответную, неуверенную пока трель  рябчика. Птица пряталась в кустах напротив меня. «Так! Хорошо!  Поединок начинается…», - подумал я. Сейчас главное не спешить, не вспугнуть петушка своей излишней агрессивностью. Но рябчик ещё раз ответил мне и смолк. Наступила тишина!..
Прошло минут двадцать - я сидел неподвижно, манил, пробовал даже манить самочкой – всё было напрасно!  Рябчик не отвечал. Не было слышно и мягких звуков его перепархивания. Эти звуки, будучи признаком возбуждения птицы, верно выдают её присутствие в лесу. Тишина была вокруг, но всё равно - меня не покидало чувство близкого присутствия птицы. Сейчас надо быть особенно осторожным – рябчик боится резких движений.  Он спокоен, когда охотник передвигается  плавно, мягко, когда руки его движутся согласно движениям клонящихся под ветром веткам дерева, когда присутствие человека в лесу не выбивается из общего лесного хоровода.  
Хотя, конечно, бывают исключения. Я до сих пор с улыбкой вспоминаю, как сидели мы с другом в лодке под лесным берегом озера и ловили окуней. Мы громко разговаривали, обмениваясь впечатлениями и обсуждая пойманных «матросиков». Вдруг совсем рядом в лесу запел петушок, я тут же потянулся к манку, висящему на шее. Пересвистывались мы с ним несколько минут, после чего рябчик  с шумом вырвался из ельника и устроился в ветвях сухой, корявой сосны, стоящей на берегу в десятке метров от нас. Он нагло красовался перед нами и расхаживал по длинной, голой  ветке – словно знал, что ружей у нас с собой в лодке нет. Я свистел ему -  он останавливался, прислушивался, склоняя голову набок, после чего отвечал, забавно вытягивая шею и тряся головой. Близость человека его совершенно не пугала, несмотря на наши активные манипуляции с удочками – окуни то и дело топили поплавок и просились к нам в лодку. Его нахальство и бесстрашие дошли  до того, что, когда я в отчаянии стал высвистывать манком популярную кричалку спартаковских болельщиков: «Спа-а-арта-а-аак – чем-пи-он! Спа-а-арта-аак – чем-пи-он!!!» - рябчик  всё равно не улетал и отвечал мне своей обычной песенкой.  В отчаянии  мы стали махать руками и кричать в голос, пытаясь согнать нахального ряба, но всё напрасно – он плевать на нас хотел! Исчерпав все возможные шумовые эффекты, мы с другом успокоились и вернулись к рыбной ловле. А рябчик продолжал возиться в вершине  сосны,  разгуливал по веткам и  чистил свой клюв. Но, иногда,  он затихал, усаживался поудобнее и с нескрываемым любопытством рассматривая двух беспокойных людей в маленькой лодке. Так продолжалось с полчаса, после чего петушок зевнул и не спеша скрылся в глубине ельника. Вот и скажи теперь, что рябчик пугливая птица! 
Ну, это всё - воспоминания, а сейчас, доставая очередную сигарету из кармана, я вдруг обратил внимание на какой-то посторонний предмет, появившийся на другом конце бревна, на котором я сидел. Видно было плохо, мешала высокая трава, торчащая между брёвен. Я пристально вглядывался некоторое время, но тёмный силуэт не шевелился и всё больше своими очертаниями напоминал мне старый небольшой пенёк на краю помоста.  
«Фу ты! Померещилось!» - я отвёл взгляд, закурил и продолжил манить рябчика, теряя, правда, последнее терпение: «Ещё пять и минут и всё! Не хочет – так не хочет! Только время теряю…». И тут, ещё раз скосив глаза на подозрительный «пенёк», я вдруг явственно заметил, как он шевельнулся и немного передвинулся в мою сторону! Это был ряб! Он, оказывается, давно уже вышел пешочком из кустов, уселся рядышком на бревно и всё это время терпеливо и с любопытством рассматривал меня. Затаив дыхание, я медленно поднял двустволку и повернул её в сторону рябчика. Чтобы не разбить птицу, беру немного выше, целясь в голову. Выстрел!  Я вскакиваю с места и чуть не бегом бросаюсь в сторону сидевшей птицы. Ура! Вот и он – красивый упитанный петушок с тонкими красными бровками и чёрным пятнышком на горлышке.  Просто загляденье!  
Я поднял птичку и оглядел со всех сторон. Бита чисто. Дробь прошла верхом - только несколько дробинок «зацепили» рябчика. Но и этого  оказалось вполне достаточным. Главное – птица цела и не разбита дробовым зарядом, что, учитывая пять-шесть  метров, разделявших нас, сделать было очень непросто.  Бережно уложив рябчика в рюкзак и перезарядив ружьё, я отправился дальше. Пройдя больше километра и миновав стороной красивое широкое болото, разделённое сосновой грядой на два залива, я вышел  на большую бревенчатую площадку.
Когда-то, лет десять-пятнадцать назад, на этом месте грузились лесовозы, разворачивались и ползли потихоньку наверх, к основной дороге, вывозя к узкоколейке плети строевого леса. Сейчас, правда, ничего здесь не напоминало о прежней бурной деятельности человека – только старая помятая цистерна из-под солярки неуклюже торчала из кустов. Люди ушли, забрав с собой почти весь лес, но тайга всё равно упрямо возвращалась и отвоёвывала  себе всё, что было так грубо и нагло  отнято у неё нерачительными и  жадными до перевыполнения плана  лесорубами.  
Площадка проросла травой, побегами молодых берёзок и ёлочками в пару ладоней высотой.  Теневой край платформы уже плотно затянут  зелёным моховым покрывалом. Мох ярким бильярдным пятном выделялся на фоне полусгнившего дерева и притягивал к себе взгляд.  И, о чудо, эту  красивую полянку уже заняли! Десятки недавно народившихся  миниатюрных  и пушистых ёлочек стройными рядами расчертили зелёное сукно.  Они были очаровательны, как маленькие дети,  такие же правильные в своей нетронутости и точёности силуэта.   Я стоял, смотрел на них,-  на этот «детский сад»,  и любовался.  
И вдруг, в какой-то момент, они показались  мне  не малышами, а уже взрослыми и мощными деревьями. Настоящим еловым лесом. И мой сапог, стоящий между ними,  уже был не моим сапогом, а ботфортом  сказочного великана из детских историй братьев Гримм. И сам я великаном стоял в этих ботфортах, расставив широко ноги над еловым бором и, упираясь головой в облака, смотрел вниз с высоты птичьего полёта. Стало необычно хорошо, как в детстве, когда ещё так легко верилось в чудеса, когда Дед Мороз был реальным,   Снегурочка тревожила своей красотой и маленькая железная дорога была полным воплощением счастья на земле. Особенно если прищурить глаза… 
Прошло немного времени. С трудом оторвавшись от завораживающей картины, я поднял глаза и осмотрелся. Сразу за площадкой с миниатюрным ельником  начинался нетронутый еловый остров – уже настоящий, без обмана, окруженный по краю молодым подлеском. Место перспективное - надо присесть и поманить подольше. Устроившись на обращенном к лесу краю помоста,  я снял рюкзак, расстегнул куртку, выпуская жар от ходьбы, и затянул свою «рябушиную песню».  Свистнул раз, через минуту – второй и сразу из леса раздалось ответное пение петушка. И так же как в первом случае, певец, обозначив себя единственной руладой, замолчал. Я продолжал манить,  в этот раз уже с большей уверенностью в конечном успехе. Такое случается у рябчиков: приходит день, когда они наотрез отказываются петь и лететь на звук манка. Но любопытство всё-таки пересиливает,  и они начинают подбираться к  чужому «рябчику» пешком. Молча. Видимо, сегодня пришёл именно такой день.  И я продолжаю выманивать своего противника из леса, не отрывая взгляда от моховых подушек на краю ельничка. Почему то мне кажется, что именно туда должен выйти лесной петушок. 
Что-то мелькнуло за еловой лапой, опустившейся на брусничную кочку. Я насторожился… Ещё мгновение и на сцену буквально выскочил он – рябчик, собственной персоной!  И именно там, где я и предполагал! Он вышел из-под ветки и остановился, вертя головой и оглядываясь, пытаясь определить, откуда доносились эти подозрительные, чужие звуки. Выстрел! Петушок мягко лёг на мох, оставив в воздухе несколько мелких, выбитых дробинкой пёрышек. Они медленно поплыли по ветру и исчезли в темнеющем ельнике. Второй рябчик в рюкзаке – надо идти дальше.  
Заброшенная лежнёвка ведёт меня вдоль опушки. Я медленно продвигаюсь вперёд, периодически свищу  манком, пытаясь сходу заставить притаившихся недалеко от дороги рябчиков выдать себя. Но лес молчит,  и я меняю тактику. Надо просто выбрать подходящее место, усесться поудобнее  и начинать манить, ожидая, когда бравый петушок сам пешком придёт к тебе. Такой сегодня день – день рябчиков-пешеходов. Вот и третий рябчик показался в мелком березнике на краю заросшей вырубки. Он мелькает за тонкими стволиками, останавливается, осматривается и идёт дальше. На его пути старый пенёк, покрытый зелёным мхом. Уж его-то рябчик точно не минует - с него так удобно оглядеться вокруг. Он вспорхнул на этот пенёк и на какое-то время застыл неподвижно, сидя на самом виду. Чеканно застыл! Здесь уж невозможно промахнуться! И третий «пешеход» вскоре перекочевал в рюкзак. 
Прошло совсем  немного времени - я  сижу на краю лежнёвки. Рюкзак открыт. Я ладонью оглаживаю сегодняшнюю добычу и  перекладываю их поудобнее. Мои рябчики!.. Красавцы… Закуриваю, с наслаждением пропуская дым в лёгкие… Голова кружится немного… Азарт охотничий  утих и идти дальше уже не хочется.  А хочется просто лечь спиной на настил лежнёвки, смотреть вверх, провожая глазами клочья облаков, резво бегущих на Запад. Я знаю, - это к заморозку! 
Роюсь в дальнем кармане и в первый  раз достаю свои часы. День-то, оказывается,  уже давно перевалил за полдень. Пора собираться в обратный путь, к машине: в три часа в лагере ждёт обед и у нас не принято опаздывать к столу. Нехотя поднимаюсь. Ещё раз обвожу глазами красивую вырубку, лесной остров, одеваю потяжелевший рюкзачок и спрыгиваю с высокой лежнёвки на мох.  
Сокращая обратный путь, иду к машине напрямик через вырубки.  Глаза по привычке ощупывают следы на земле и на подсохших лужах, обыскивают разбросанные по вырубкам  вековые осины, не тронутые лесорубами. Уши реагируют на любой звук вокруг. Но это всё на «автопилоте» - голова занята другим: я уже начинаю вспоминать сегодняшнюю охоту как событие, отошедшее в анналы, пытаюсь анализировать и чувствую, как понемногу в уме начинает собираться рассказ для друзей-охотников – рассказ о рябчиках-«пешеходах».
Да, нужно ещё друга на обратном пути забрать. По времени ему тоже уже пора выходить из леса. Интересно, какие рассказы он собрал в лесу…. 
 

[Александр (Провинциал) 4 393]

ПЕРВЫЙ ГЛУХАРЬ

 

 

"Русский охотничий журнал", N5, 2016 г.

Солнце повернуло к вечеру и его лучи, склонившись над  палаткой, проникли внутрь. Стало совсем жарко. Я продолжал лежать, не пошевельнувшись, только прикрыл глаза рукой от яркого света. В лагере царила тишина – всех охотников сморил сладкий послеобеденный сон. Только неугомонные синички распелись вовсю – их голоса звенели по всей поляне весенней звонкой капелью. Наша охота на Севере Вологодской области подходила к концу. Ещё пара солнечных деньков под злым весенним солнцем и мы, обгоревшие как альпинисты в горах, вернёмся обратно в Москву и разойдёмся кто куда. 
Мы, это Ваш покорный слуга, мой сын Артём, недавно демобилизовавшийся из армии, и сослуживец Володя.  Уже больше недели мы втроём жили на берегу таёжного озера, в нашем старом охотничьем лагере. Отведённые на короткую весеннюю охоту деньки заканчивались, и послезавтра пора было собираться в обратный путь. В этот раз всё сложилось как нельзя лучше – погода радовала  солнечными и северными длинными деньками. Ночью светила полная луна, хотя и без неё было бы светло - вечерняя заря, не успев погаснуть, уже вновь занималась розовыми красками восхода. Тетеревиные тока и вечерняя тяга вальдшнепов приятно удивляли изобилием птицы. Все охотники были с добычей: косачи и вальдшнепы, уложенные по пакетам, дожидались отъезда в Москву  в самодельном леднике на берегу озера. Там даже была пара глухарей, взятых вдвоём с Володей на заповедном току. Всё было просто замечательно! 
Лишь одно не давало мне покоя: так сложилось, что Артём за всё время охоты так и не смог выбраться на глухариный ток. Он был этим сильно расстроен, хотя настрелялся в этот раз вволю. Вальдшнепы, правда, давались пока с трудом, но вот на тетеревиных токовищах он душу отвёл – около десятка краснобровых косачей было уже на его счету!  Так вот, было решено, что сегодня вечером мы с сыном отправляемся за глухарями. 
Валяться в палатке надоело. Я оделся и выполз наружу: надо ещё раз проверить патронташ, собрать «тормозок» и прочее. Артём сидел у костра и кипятил воду для чая: «Может, поедем уже?», - спросил он меня. Ему явно не терпелось оказаться на глухарином току. «Ладно, только чайку попьём на дорожку», - улыбнулся я и пошел собираться. Через полчаса, попрощавшись с Володей, остающимся в лагере за дежурного, мы на нашей «Ладе» тронулись в путь. Ехать предстояло около десяти километров к самой  границе Вологодской области. Там мы оставим машину и уже пешком пойдём на токовище, до которого километра три по оттаявшему болоту и весенней тайге.
Снега на лесной дороге уже не было. Исчез он и на широком клюквенном болоте – жаркое солнце в несколько дней растопило все остатки зимы без следа. Лишь там, где тени деревьев падали на разбитую колею, ещё оставались последние островки рассыпчатого снега. Да в тёмном ельнике  лежали синие подушки старых сугробов. Мы не спеша брели по лесной просеке, выбирая оттаявшие кусочки лесной дороги. Скоро лес кончился, и перед нами открылась большая  вырубка. Дорога разбежалась ручейками в разные концы, и мы побрели напрямик в дальний конец поляны.
Через полчаса хода с распахнутым воротом по жаркому солнцепёку мы останавились на тенистой еловой опушке. Отсюда до тока всего метров двести. В глухом еловом бору, в самой глубине его было спрятано широкое моховое болото, поросшее болотной сосной - отличное место для глухариного тока.  Туда мы поутру и отправимся, а сейчас не стоило лишний раз его беспокоить. Выбрав место для ночлега между двух упавших елок, мы сбросили свои рюкзаки и принялись готовить ночной костёр – таёжную «нодью», сложенную из нескольких длинных и толстых брёвен.  Через полчаса костёр уже горел, были готовы и наши спальные места – охапки лапника с обеих сторон от него.
Солнце садилось за лесом, прямо за нашими спинами. Мы сидели в густой тени деревьев, пили горячий чай и следили за тем, как эта сине-чёрная тень постепенно удлинялась, становясь всё больше. Она росла и росла, накрывая тёмным покрывалом всю вырубку и, вот, уже дотянулась своими черными «пальцами» до леса на другой стороне. Темнота полезла вверх по стене деревьев и они, ещё только что облитые розовым закатным светом, начали гаснуть одно за другим. Словно свечи, задуваемые порывами ветра. Вначале растворились в вечернем сумраке маленькие, невысокие «огарки», потом исчезли те, что повыше. И, наконец, вспыхнув на прощание ослепительной звездой, погасли вершины самых высоких деревьев. На фоне разом потемневшего леса ярко вспыхнули огоньки, бегающие по верхнему краю нодьи. 
Мы ещё посидели немного у костра, и я предложил: «Хочешь, сходим на «подслух»?» Артём, новичок в нашем охотничьем деле, не сразу понял, что я имею в виду: «Ну, сходим сейчас потихоньку к току, постоим, послушаем, где поют глухари. На сам ток не полезем, не будем пугать птиц. Заодно узнаем, где кто устроился…» Артём тут же согласился и мы, забрав ружья, не спеша пошли вдоль опушки туда, где заветное болото своим краем почти выходит на вырубку. Скоро болото засветилось сквозь тёмные стволы елей, - над ним ещё горела яркая вечерняя заря. 
«Всё! Дальше не пойдём», - прошептал я. Мы остановились, осторожно огляделись и, увидев рядом поваленный ствол, уселись на него: «Теперь - слушай!». В лесу стояла полная тишина, все птицы угомонились на короткие ночные часы. Только по вырубке, прямо за нашими спинами «прохорхал» вальдшнеп и ушёл вдоль опушки в сторону видневшегося вдалеке костра. Да где-то в вышине не переставая «блеял» барашком невидимый бекас. Прошло минут пять и вдруг с какой-то болотной сосны на болоте  донеслось неспешное сухое щёлканье. Это первый глухарь пробовал голос. Мы с Артёмом переглянулись… Глухарь ещё «потэкал» недоверчиво и, наконец, решился - темп его песни ускорился и, вот, - раздался финальный аккорд  – «скирканье», непередаваемый звук, напоминающий звук ножей, которые умелый повар точит друг о друга. Артём слушал, затаив дыхание – первая для него «живая» песня лесного великана звучала в потемневшей тайге.  Я же просто курил в кулак, наслаждаясь тихим вечером и радуясь за сына. Скоро к песне первого глухаря подключились ещё двое – один сидел в стороне, на самой границе болота, песня же другого доносилась издалека – почти с границы слуха.
«Ладно, пойдём обратно! Не будем им мешать», - произнёс я тихо.  Луна успела высоко подняться над тайгой, стыдливая краснота её исчезла и сейчас она ярким неоновым фонарём висела на чёрном небе, освещая каждую веточку под нашими ногами. «Смотри!», - Артём внезапно остановился и ткнул меня в бок. Я вопросительно посмотрел на него, а он лишь кивнул в сторону леса. Недалеко от нас, между деревьев, на залитой голубым светом снежной прогалине сидел грязно-белый заяц. Линялая белая шерсть клочьями торчала во все стороны.  Мы замерли, а он, совершенно не обращая на нас внимания, лениво, даже – нехотя, поковылял (другого слова я и не подберу) к кустикам на краю полянки и вскоре скрылся в них. Проводив взглядами ночного бродягу, мы пошли дальше – к недалёкому уже костру. Пора было ложиться спать.
Ночь прошла быстро, хотя я так и не сомкнул глаз - всё думал о предстоящей охоте и волновался за сына. Еле дождавшись трёх часов утра, мы быстро собрались и осторожно пошли вглубь леса, решив срезать путь и сразу выйти к самому центру тока. Миновали тёмный ельник и, наконец, вышли к берегу болота. Еще немного и вот  уже мягкий мох под ногами. Здесь гораздо светлее. Ещё немного хода и вот она - знакомая поваленная сосна причудливой формы. Пришли! Мы рассаживаемся на бревне в ожидании первой утренней песни лесного красавца.  Небо на восходе посветлело, подёрнулось тёплыми, желтоватыми красками – скоро совсем рассветет. Контуры окружающих деревьев четко видны на фоне утреннего неба.  Мы, не спеша, внимательно оглядываем их, пытаясь уловить любое движение притаившейся птицы. Но, главное – это слух! Он напряжен до предела, пытаясь уловить такие желанные звуки песни проснувшихся глухарей.
Прошло полчаса – болото молчало. Это было странно. В предыдущие мои походы на ток к этому времени глухари уже вовсю начинали пробовать свой голос. А сейчас…  Мы переглядывались, пожимали плечами, не понимая, что происходит. Напугать глухарей мы не могли – во всяком случае, во время нашего выхода на ток мы не слышали ни одного звука от слетевшей птицы. Ждём ещё полчаса – результата нет. Солнце уже скребётся по горизонту – ещё чуть-чуть и оно покажется над лесом. Самое лучшее время охоты безвозвратно уходит, а вокруг, повторяю, полная тишина! Только копалухи изредка перелетают над болотом, квохчут, перекликаются. Но ответной песни лесных кавалеров не слышно. Но мы точно знаем, что они здесь. Вчера «на подслухе» мы же засекли нескольких птиц. Только почему они молчат?
Подождав ещё немного, мы решили сменить место и побрели по болоту в сторону вырубки. Туда, где вечером слушали глухарей. Мы шли, расстроенные, навстречу утреннему солнцу, оглядывали вершины сосен, останавливались, прислушиваясь, в надежде уловить желанное «тэканье». Всё напрасно. Вот и знакомое бревно, на котором мы сидели накануне, наслаждаясь вечерним концертом. Место то же, да настроение не то! Уже с какой-то обреченностью и неверием в успех, я уселся лицом к освещённой вырубке, подставив его солнечным лучам. На Артёма было жалко смотреть. Ещё бы! Завтра уезжать и сегодня у него был последний шанс добыть желанный трофей. 
Утро уже совсем разошлось и всё время вышло. Пора было трогаться в обратный путь. Загасив  сигареты, мы встали с бревна и только собрались идти, как до моего слуха донесся какой-то звук! Он шел оттуда, с болота… Жестом приказав Артёму замереть, я стал прислушиваться. Прошло несколько секунд и – вот оно! Точно! Поёт! Там, на болоте, откуда мы ушли, какой-то ненормальный глухарь, дождавшись солнца, наконец, затянул свою песню. Он пел уверенно, с напором, быстро чередуя оба коленца – хотел, должно быть, наверстать утреннее молчание. 
«Артём! Вперёд! Как учили! Я иду сзади», - скомандовал я,  и мы широкими шагами под песню тронулись через лес. Через несколько минут опять вышли к болоту и осмотрелись. Глухарь пел где-то на самом краю его, близко к ельнику и до него, судя по звуку, было метров сто пятьдесят-двести. Посоветовавшись, мы решили, что Артём пойдёт прямо к нему, прикрываясь ельником на опушке, я же уйду правее, на мох, на случай, если сын «столкнёт» птицу и она пойдёт  на болото.  Наш глухарь разошёлся не на шутку. Он пел, не переставая и не обращая внимания на высоко поднявшееся солнце, залившее всё вокруг горячим светом. «Вперёд!», - повторил я и Артём, соблюдая все охотничьи правила «заскакал» в направлении певца. Я же не спеша пошёл по болоту, стараясь прикрываться деревьями, чтобы не вспугнуть птицу. Так мы и двигались – фигура Артёма мелькала вдоль опушки, я брёл сзади, наблюдая картину охоты со стороны. 
Глухарь уже совсем  рядом. Я, дождавшись нужного колена, сделал ещё пару шагов и замер: на старой кудрявой сосне сидела великолепная птица, раскрыв веером шикарный хвост и вытянув голову навстречу солнцу! До него было метров пятьдесят. Боясь вспугнуть его, я решил не двигаться и стал высматривать сына. Вот он! Артём стоял недалеко от дерева с поющим глухарём. Судя по всему, он его тоже увидел! Но, что он делает? Ружьё этого «горе-охотника» висело на плече, а сам он осторожно шарил руками по карманам. «Что он творит!», - мысли проносились с быстротой молнии: «Ружьё! Ружьё в руках держать нужно». Я застыл в напряжении, сердце колотилось! Вот сейчас, сейчас глухарь слетит и всё! А Артём всё копошился, пытаясь что-то найти у себя в карманах.
Я не выдержал – дождавшись, когда глухарь очередной раз перешел на скирканье, я заорал на всё болото: «Стреля-я-яяй!!!» Артём, вспомнив про ружьё, потихоньку потащил его с плеча. Время тянулось как резина - прошло ещё несколько напряженных секунд пока  он, взяв ружье в руки, не спеша поднял его в направлении беспечной птицы. «Ну же! Ну!!», - кричал я про себя. И, наконец-то, эхо выстрела раскатилось по утреннему лесу!  Глухарь, дёрнувшись на ветке, замер на секунду и, ломая ветки, обрушился на болотный мох.  «Фу-уууу!!!», - я выдохнул и вытер шапкой вспотевший лоб: «Ну, ребята, с вами не соскучишься!»
Достав сигарету, я с наслаждением закурил и не спеша пошел к сосне. Артём был уже там, склонившись над поверженным лесным великаном. Он то поднимал его, то оглаживал перья, трогал широкий хвост – хвост своего первого глухаря! «Ну, и что это было? Что за цирк ты устроил?», - спросил я его. «Да я, понимаешь, его сфотографировать хотел», - ответил Артём: «А потом вспомнил, что фотоаппарат у тебя…» «Ну, ты даёшь! Запомни: на охоте либо фотоаппарат в руках, либо ружьё! Начнёшь совмещать – не получишь ни-че-го!», - сказал я назидательно, роясь в своём рюкзаке. Достав фотоаппарат, я добавил: «А вот теперь давай фотографироваться!» Артём разложил своего красавца – крупного глухаря на мху и присел, поддерживая его руками. Я навёл камеру: «Внимание!.. Снимаю!» Сын поднял голову и взглянул в объектив… 
Да-а-аа!.. Таких счастливых, ясных  глаз я давно у него не видел! Помедлив немного, я нажал на спуск затвора. Потом было возвращение к машине по утренней тайге, возвращение весёлое, с бесконечными разговорами, улыбками. Из рюкзака сына победно торчал хвост  такого желанного и такого трудового трофея. Теперь можно было возвращаться в Москву со спокойным сердцем. Я шел, слушал Артёма, а перед моими глазами стоял счастливый взгляд молодого охотника. Он так и остался в моей памяти на долгие-долгие годы, согревая душу. Ведь, в конце концов, именно ради него, ради такого момента я поехал на охоту со своим сыном. 

[Александр (Провинциал) 4 393]

БЕГЛЕЦ

 

"Русский охотничий журнал", N8, 2016 г.

Только вчера уехали друзья-охотники. Было, аж пять человек! Отохотились нормально - все с полем! Правда, я с ними ходил только один раз - в четверг, а остальные дни сидел в доме - готовил еду и встречал утомлённых, озябших и голодных охотников... Хозяин всё-таки! А потом - своих вальдшнепов я ещё возьму. Целая неделя весеннего сезона впереди! 

В первый вечер,  в четверг на тягу отправились втроём: я, и два приятеля - Володя и Саша. Остальные охотники, не раз бывавшие в моей деревне и хорошо знавшие окрестности, разъехались кто куда, каждый на своё любимое прошлогоднее место.

Охотничьи угодья, куда мы направлялись, находились недалеко от деревни – минут десять неспешной езды по разбитому лесовозами грейдеру, и мы на месте. Причём, на месте  "прикормленном" – целых три года я к нему подбирался, год за годом всё дальше отходя от дороги по полям и перелескам. Подбирался как азартный золотоискатель к жиле. Но, в отличие от него, я искал не золото, я искал то место, где сходятся все дороги летящих в разных направлениях долгоносиков. И нашёл! 

Здесь опушка крепкого смешанного леса делает петлю, образуя глубокий «залив», уже заросший щетиной мелкого березняка. В самом центре этого мелколесного залива раскинулась пара уютных полянок, не видных со стороны – это и есть то самое охотничье «Эльдорадо». Именно туда вальдшнеп и «срывается» с углов залива, пролетая вдоль лесной опушки. Если же летит с поля, то обязательно подвернёт в уютную ложбинку. Да и из лесной просеки часто выскакивает... Короче - "перекрёсток семи дорог!" И, если уж стоишь на заветных полянках, то практически 80% летящих куличков идут «на выстреле»! 

На часах десять минут девятого. Вот-вот начнётся лёт! И точно - издалека слышно, как идёт первый! Видно замечательно – плывёт, долгожданный, маленьким черным корабликом по волнам желтеющего неба! Я медленно поднимаю двустволку, но, чувствую, до меня птица не дойдёт - на пути Саша с Володей. И точно - выстрел и птица ломается в воздухе и падает на полянку. Есть первый! Володя отличился! Я кричу ему свои поздравления...  

Ребята в восторге! Подбирают птицу, гомонят, но скоро затихают - это я обрываю разговор дуплетом по налетевшему кулику! Но… безбожно мажу, взглядом провожая нетронутую (Слава Богу!) птицу в  дальнейший брачный полёт. Небрежно стрелял, расслабленно - так не годится! Тихо ругая себя, и стараюсь сосредоточиться, выкинуть всё лишнее из головы. 

Перезаряжаю ружьё. И вовремя -  уже через минуту роняю вальдшнепа, налетевшего сзади со стороны близкого леса. Вывернул он неожиданно, включил голос чуть ли не над моей головой, поэтому я достал его только вторым выстрелом в угон. Верная «ижевка» не подвела - при взмахе в раз ложится «на глаз» - можно почти не целиться! Птица бита чисто и вскоре повисла в развилке ближайшего кустика. 

Гремит близкий выстрел - это Володя снял налетевшую птицу с «трассы». Слышно как она рушится в мелколесье, затем доносится треск травы и сучьев – приятель  как осенний лось  ломиться сквозь частокол тонких берёзок. Удачно! Вовка спешит, выкрикивает что-то нечленораздельное и, наконец, останавливается и поднимает с земли… красавца-селезня! Вот тебе – на! Он удивлен нежданным трофеем и поясняет, мол, птица шла низко, за вершинками молодых берёзок. Видно было плохо, ведь налетела она с темной стороны неба – он видел лишь тёмный силуэт. Поэтому стрелял он почти вслепую. Да, и откуда селезню взяться в  лесу? Нет, конечно, - утки изредка пролетали над местом, где мы стояли, но шли они высоко, на «крейсерской» скорости и мы просто провожали их взглядом. 

И тут я вспомнил, что чуть ниже по опушке, в самом конце заросшей березняком поляны, протекает ручей. Обычно мелкий и неширокий, весной он, видимо, разлился. и какой-нибудь бочажок соблазнил этого селезня для дневного отдыха. Вот оттуда он и взлетел в свой последний полёт, так и не успев набрать безопасной высоты и скорости. Ну, что же - добыча случайная, хоть и незаконная... Но, не выбрасывать же такой отличный трофей!
 
Не успел Володя вернуться на своё место, как на него подвернул ещё один вальдшнеп, зашедший от противоположной лесной рощи. И опять беготня по мелколесью за удачно сбитой птицей! Везёт ему сегодня! Через пару минут на полянке у ребят снова поднялась какая-то суета – стали слышны оживлённые возгласы, разговоры, сдобренные лёгким матом и заключительным синхронным криком: "Держи его!"
 
Оказывается, или горе-охотники недоглядели, или селезень оказался шибко хитрым, но, ловко притворившись мёртвым, он «под шумок» смотался в ближайшие кусты. Последовала дружная погоня, беглец был пойман и приведён в «надлежащее», так сказать, состояние, подобающее спокойному трофею. После чего птицу вернули в кучку дичи на полянке. Ждём дальше... 

Опять знакомый низкий звук, перемежающийся звонким и резким циканьем, - с угла  леса на меня идёт ещё один куличок. Первым выстрелом обнёс его, но второй лёг точно - фигура "сухой лист" была исполнена безукоризненно - дробь попала в левый бок, перебив крыло. Ну вот! И у меня пара есть. 

Время почти к девяти. Слева небо ещё вполне "боевое",  чистое, а вот с востока оно налилось темнотой - не разглядеть летящего куличка. Пора собираться. И в это время раздаётся ещё один выстрел - это, наконец, Саша нарушил своё молчание и отметился своим первым долгоносиком. Ну вот, все в "полем"! Ура! 
Пора собираться. Перекликнувшись с затихшими ребятами,  я не спеша пошёл на их полянку. 

И тут, не успел я подойти к друзьям, как там вновь замелькали фонари, и послышался шум беготни по березняку. Негодующие крики вновь зазвучали среди кустов. «Что случилось?», - мой вопрос остался без ответа: все разбежались по сторонам, что-то выискивая в тёмной траве. «Ребята! Что случилось?!» - уже закричал я в голос. «Сбежал, ….!», - Володя отозвался, пересыпав свои слова отборными выражениями. Из дальнейших пояснений я уловил, что многострадальный селезень смылся во второй раз! «Ничего себе!», - удивляюсь я: «Это как же вы, охотники, мертвую птицу от живой отличить не можете?» Володя, опустив голову вниз и всеми своими повадками напоминая вставшую на след гончую, пробегает мимо меня, бормоча под нос себе что-то нечленораздельное. 

Надо помочь! И я тоже присоединяюсь к поискам беглеца. Мы отчаянно топчем кусты в разных направлениях ещё минут десять, но всё безуспешно. «Хорош! Завтра придём сюда и ещё раз внимательно всё обыщем! Никуда он от нас не денется!» На том и порешили. Мы опять сходимся на выгоревшей полянке около уложенной на остатках траве битой дичи. Я присоединяю свою пару вальдшнепов. Пять куличков и сбежавший «браконьерский» селезень на троих  - неплохо для такого ветреного и холодного вечера. 

Заря на западе почти догорела. Мы постояли ещё немного, прислушиваясь к вечерним звукам. И, хотя кулички продолжали свои облёты где-то по сторонам, но небо уже совершенно потемнело, поэтому разглядеть что-то на его фоне просто нереально. Если, только, сам вальдшнеп не свалится тебе прямо на голову. Но, сами понимаете, надеяться на это было бы легкомыслием, и мы, выкурив по прощальной сигарете, потихоньку побрели к недалёкой машине, разговаривая и уже спокойно реагируя на "хорханье" куличков, осмелевших в темноте и рассекающих березовые перелески в разных направлениях.

Уже дома за накрытым столом мы долго с жаром обсуждали происшествие с селезнем, сойдясь в общем мнении, что «браконьерская» добыча на пользу не идёт. И пусть Володька попал в «браконьеры» поневоле, совершенно случайно, но это ничего не меняет. Вот его селезень и наказал! 

Прочесав назавтра весь прозрачный березняк на сотни метров вокруг, обыскав каждое углубление в земле и под корнями, беглеца мы так и не нашли! Почему-то, хочется верить, что он, отлежавшись ночью, нашел в себе силы вернуться обратно в небо. 
Очень хочется в это верить…

 

© Copyright: Александр Гавристов, 2016